О’Лири шутливо раскланялся. Было полное слияние президиума и зала. Разве раньше, при разных райкомах-парткомах, могло быть такое? Не зря все-таки мы живем и пытаемся что-то сделать в этой жизни! Оборачиваясь, я видел много счастливых, раскрасневшихся от волнения лиц. У некоторых текли слезы, и, я думаю, не только от смеха.
В том же духе Крис представил всех членов делегации. Меня, помню, поразил ее состав. Перфузией (искусственным кровообращением на время остановки сердца) заведовали у него два китайца и китаянка, операционным ассистентом Криса был индус, операционной сестрой — толстая негритянка.
— Да, забыл! — Крис шлепнул себя по лбу. — Я — Крис Дюмон, дирижер нашего бродячего оркестра.
Смех, аплодисменты. Крис сел. Пошли вопросы журналистов. Сколько операций они собираются провести? По какому признаку отбирали оперируемых? Ведь отбор этот означает, что кого-то выбрали жить, а кого-то оставили умирать? Не могут без злобы у нас! И так ясно, что всех не спасти: нуждающихся в этой операции — многие тысячи. Зачем надо давить на больное место? Крис в некоторой растерянности глянул на Борина. Не знал что сказать? Но вернее, думаю, решил сделать, чтобы и наши тоже не оказались в тени.
Борин поднялся не спеша, как и подобает главному хирургу города, генералу медицинской службы, тяжелым взглядом придавил дерзкого журналиста... У наших — совсем другая стать, чем у американцев.
— Уверяю вас, — с напором произнес он, — что при отборе не фигурировали никакие иные принципы, кроме медицинских. Ни социальные, ни финансовые, ни, упаси господи, национальные признаки.
Он не сводил тяжелого взгляда с журналиста.
— Даже географические мотивы не играли никакой роли! — Бориным, похоже, овладел гнев. — Одного мальчика мы привезли из глухой сибирской деревни!
Он помолчал, успокаиваясь.
— Только лишь — медицинские критерии, — уже спокойно произнес он. — После тщательнейшего рассмотрения отбирались те, кому жизненно необходима операция! И, — он тяжко вздохнул, — лишь те, для кого операция... перспективна.
После паузы раздались аплодисменты — какого-то другого тона, не такие, как после речи Дюмона... но и Борин, считаю я, выступил достойно.
Вопросов было много еще, и не было бы им конца, но тут Борин нетерпеливо поднялся:
— К сожалению, наше время ограничено. Сейчас мы должны перейти к непосредственно медицинской части нашего совещания, поэтому прошу всех, не имеющих непосредственного отношения...
Моя очаровательная соседка (без белого халата) осталась на месте. Я, поколебавшись, встал и пошел.
С одной стороны, Гриня горячо призывал меня описать «все» в этой великой эпопее... но, с другой стороны, неудобно было оставаться тут белой (точнее, черной) вороной среди белых, приступающих сейчас к настоящему делу, которому неловко мешать.
Я проходил мимо сцены, и тут вдруг Крис прервал оживленный разговор с Бориным, немного привстал и, дотянувшись до моего плеча, произнес по-русски:
— Валери! Побудь со мной!
Видно, среди всех задач и эту не хотел упускать — стать героем романа «большого русского писателя», как меня Гриня отрекомендовал, вовсе был не прочь. Шустрый парень. Но гениальный хирург (его как раз так рекомендовали) и должен сразу видеть все поле, не упускать ничего.
Что ж, я вернулся. Мы обменялись с красавицей Мариной улыбками — уже как посвященные, приближенные... Насколько была ко всему этому приближена она, я узнал позже. А пока только знал, что уже третьего ребенка из ее интерната Крис оперирует. Блат? Ну навряд ли так — просто в интернате больные дети.
Над сценой развернулся экран, на нем засветился большой чертеж сердца. Кой-чего, после долгих натаскиваний (Гриня занимался мной плотно), я тут уже понимал.
Крис взял указку и, как-то посерьезнев и даже слегка смущаясь, подошел к схеме.
На ней были крупно изображены два продолговатых мешочка, синий и красный, с отходящими от них и переплетающимися трубочками. Перед этим Гриня все это показывал мне по медицинскому атласу: синий — правый желудочек сердца, красный — левый. Крис говорил быстро, без какой-либо бумажки — опытному глазу все было и так видно. Гриня быстро переводил.
— К операции приготовлена Дарья Рыбкина, полутора лет. Как мы видим на схеме, у нее классическая тетрада Фалло — сложный порок сердца из четырех составляющих. Первая: большое, как вы видите, отверстие между желудочками, дефект межжелудочковой перегородки, через которое венозная синяя кровь, не пройдя легкие и не обогатившись кислородом, проникает из правого желудочка в левый желудочек и далее через аорту идет по телу, из-за чего больная не получает кислорода и задыхается. Кроме того, как часто бывает при тетраде Фалло, имеется сужение клапана легочной артерии. Это сужение частично блокирует поток венозной крови к легким. Кроме того, что тоже характерно для тетрады, имеются еще два порока: правый желудочек является более «мышечным» по сравнению с нормальным, и аорта расположена прямо над дефектом межжелудочковой перегородки. В результате этого у ребенка наблюдается синюшность, возможны одышка при движении и даже удушье. Операция абсолютно необходима.