Встряхнул пиджак и каким-то уверенным, четким движением надел тот. У него всегда так выходило с одеждой: словно это была часть его кожи. Что бы Кузьма ни носил — старую футболку с потертыми джинсами или такие вот костюмы, стоимостью в несколько тысяч евро.
— Хорошо, тогда рентген нам не нужен. Вернемся в кабинет, потом решим, — прикинула она, стараясь вспомнить, кто сегодня на ультразвуковой диагностике.
Развернулась и вышла в коридор, зная, что Кузьма идет следом.
— Ты с таким видом смотришь в эту бумажку, словно меня завтра хоронить можно, — хмыкнул он над ее ухом, догнав за два шага. — Что такое, малыш?
Кристина оторвалась от записи, но на него не глянула, здоровалась по дороге с сотрудниками, которых не видела, пропустив сегодня пятиминутку.
— Твое сердце здорово, оно точно не станет причиной твоих похорон в ближайшем времени, — спокойно ответила она на его подначку, сохраняя невозмутимый вид для всех окружающих. — Хорошо, что ты бросил курить.
— Я тебе всегда доверял, — Кузьма пожал плечами, пусть она и видела, как он к ней присматривается.
Доверял… А вот слышать был готов далеко не так часто, чем иногда убивал просто.
Кристина остановилась на ступеньку выше Кузьмы. Обернулась и посмотрела ему глаза в глаза. Можно было воспользоваться лифтом, но она нуждалась в движении, чтобы не сорваться рядом с ним. Он это видел и понимал. Сам находился в таком же состоянии. Это уже Кристина видела невооруженным взглядом. Впрочем, знала она и то, что для остальных это было не столь очевидно. Просто они очень хорошо умели понимать друг друга. Читали с полувзгляда, с полуслова, кончиками пальцев по коже — могли мысли и не высказанные слова другого прочесть. Потому что у них за плечами — целая жизнь вдвоем. Пусть большую часть ее они и прожили якобы порознь…
***
Когда она впервые увидела Кузьму, Кристине было почти шесть лет. Ее отец умер пять месяцев назад. И вот, наконец, комбинат, на котором работала ее мать, да и отец до своей смерти от несчастного случая, нашел возможность выделить для своей сотрудницы комнату в общежитии, учитывая стесненные обстоятельства семьи. Мама говорила, что это — хорошо. Лучшее, что случилось за эти месяцы. Потому как теперь они смогут не ютиться в небольшой комнате, которую снимали за деньги, а перебраться в такую же небольшую комнатушку, зато бесплатно, только оплачивая коммунальные счета. Кристина впервые с похорон отца увидела, как мать начала улыбаться. И сама от этого ощутила облегчение, пусть и не знала, как это описать словами. Но мир снова стал радостней и веселей. И даже то, что их новая комната в чем-то была меньше прошлой — не расстроило Кристи.
Наверное, дети в принципе не умеют долго сосредотачиваться на плохом. И получив крохотную надежду благодаря маминой улыбке, Кристина воспряла духом. До сих пор она помнила, как ее сразила кухня в той квартире…
Была зима, воскресенье, когда они перебирались. Стоял морозный день, у Кристины замерзли щеки и руки, и нос щипало от тепла нового дома. А она оторопела и не могла отвести глаз от залитого солнцем небольшого помещения. Такого же простого, как и все в этой квартире: со столом, парой стульев да нехитрыми тумбочками. С книжной полкой, прибитой на стене вместо шкафа для посуды. Там вперемешку стояли чашки и банка с вилками-ложками, лежали коробки спичек и свечи. Кроме этого на кухне имелась газовая плита и небольшой холодильник. И все это, совершенно все, было залито теплым солнечным светом, который проникал в каждый уголок через огромное окно, оклеенное бумагой в клеточку, явно нарезанной из тетрадных листов.
Кристину просто тянуло в эту кухню почему-то. Да никто и не мешал ей идти туда: мать была занята, управляя нанятыми за пару бутылок водки «помощниками», заносившими в комнату диван-малютку и кровать с панцирной сеткой. «Тетя Маша», как ей назвалась их новая соседка, очень добрая по виду и улыбке женщина такого же возраста, как и ее собственная мать, помогала что-то расставлять и отодвигать, вводя маму по ходу процесса в курс дела и знакомя с квартирой. К тому же, они по работе были уже знакомы. А Кристину даже с радостью отослали на ту самую кухню, чтобы под ногами не мешалась. И она забралась на табуретку, стоящую у самого окна, кое-как сама сняла неудобную и тяжелую коричневую шубку, в которой ощущала себя медвежонком. Сбросила ту прям на пол, прижалась к теплой батарее руками и уставилась с пятого этажа во двор. В первый раз ей было страшно: раньше они жили на первом этаже и с такой высоты Кристина еще никогда не смотрела вниз. Когда видно все-все: закоулки, и гаражи, и павильоны садика, забор которого ограничивал двор дома, и уходящую вниз широкую асфальтовую дорогу, куда-то заворачивающую мимо других, старых и таинственных двухэтажных домов, над которыми высилось это общежитие.