19 февраля. Ужасное событие. Вчера вечером на квартире застрелился Орджоникидзе. Рассказывают, что арестовали как врага народа его родственника. Он запротестовал перед т. Сталиным, сказал, что ручается за невиновность, но безрезультатно. Стал обвинять т. Сталина в произволе и беззаконии. Отказался нести за это как член Политбюро ответственность. Тов. Сталин вспылил, произошла крупная ссора. Орджоникидзе сказал, что будет решительно протестовать, и ушел. А вечером застрелился. Это очень тяжелое событие. Ведь Орджоникидзе любимец партии.
19 апреля. Вчера забыл записать беседу со старым знакомым Носовым в Иванове. Жалуется на придирки из центра. Уполномоченный НКВД требует ареста всех бывших троцкистов, а Носов не соглашается, считает их честно работающими. Из-за этого его обвиняют в покровительстве. В откровенной беседе я высказал предположение, не попали ли на удочку иностранных контрразведок сами работники НКВД. Ежов человек недалекий и ограниченный, провести его опытным разведчикам нетрудно. Ничего не стоит подсунуть разные провокационные письма и оболгать честных людей. Вот и разжигается ажиотаж. Носов выразил сомнение, чтобы через 20 лет советской власти, когда в основном построен социализм, оказалась такая масса врагов, причем из людей труда [...] Я не мог ни отрицать, ни согласиться с Носовым. Слишком далеко нахожусь от органов следствия и от партийного руководства, незнаком со всеми следственными данными. Как же могу судить [я], рядовой партиец? Конечно, иногда закрадываются сомнения. Но не верить партруководству, ЦК, т. Сталину не могу. Это было бы кощунственно не верить партии.
1 мая. Был на Красной площади на параде и демонстрации. Теперь ввели порядок — по радиорепродукторам непрерывное громовое выкрикивание лозунгов и приветствий. Чаще всего провозглашается здравица т. Сталину, величая его великим вождем, гениальным теоретиком, организатором партии, революции и наших побед. Вечером были во МХАТе на «Анне Карениной». Играла Тарасова.
12 мая. На Садовом кольце и Мещанской начали беспощадно выкорчевывать все многочисленные деревья. Из густой зеленой магистрали 20-верстного кольца вырисовывается голое каменное ущелье. Мой сосед по квартире Лисиц иронизирует: «Сталинский план реконструкции Москвы в действии». Газеты объясняют необходимостью готовить Москву к автотранспортной перегрузке. Сейчас уже действует 20 тысяч разных автомобилей и автобусов. Какая же будет теснота, когда Москва по плану достигнет 7 млн. населения вместо теперешних трех, а автотранспорт превысит более 200 тысяч.
25 мая. С волнением следим за передачами радио с полюса метеорологических сводок, движения туманов, метелей, густой облачности. Радуемся успешной доставке самолетами Молокова, Алексеева, Мазурука на дрейфующую льдину оборудования для устройства долгодействующего лагеря. Там устраивают в невыносимо суровых ледяных условиях палатки, баню, лабораторию, радиорубку, склады. Приступают к систематическим научным исследованиям. Легендарные люди.
1 июня. Начальник спецотдела Стернин по секрету сообщил, что зам. наркома обороны маршал Гамарник застрелился у себя дома. Арестована большая группа самого высшего комсостава во главе с маршалом Тухачевским, зам. наркома обороны. Гамарник тоже подлежал аресту. Всех обвиняют в шпионаже в пользу фашистов. Творится что-то неладное.
8 июня. На партсобрании Михаил Каганович рассказал о процессе Верховного суда над предателями, высшими военными деятелями, в прошлом героями гражданской войны. Кажется прямо-таки невероятным их такое гнусное предательство. Но судебный приговор является фактом. Какое-то кошмарное увлечение контрреволюцией против СССР. Каганович требует самого решительного выкорчевывания врагов народа из оборонной промышленности.
13 июня. Прочитал в газете о смерти вчера сестры т. Ленина — Марии Ильиничны Ульяновой в возрасте 59 лет. С волнением ходил в Клуб управления делами СНК, где выставлен гроб для прощания. У гроба, сгорбившись, сидела Крупская. Я высказал ей свое сочувствие и печаль. Она поблагодарила. Я поинтересовался, отчего [она] так рано умерла. Крупская тяжело вздохнула и сказала, что не могла пережить тяжелых условий, творящихся вокруг нас. Присмотритесь, говорит, повнимательнее, неужели не замечаете нашей совершенно ненормальной обстановки, отравляющей жизнь. Я не стал расспрашивать, мало ли чего может наговорить человек, переживающий горе. При выходе встретился с Крыленко с очень болезненным видом. Я поинтересовался, чем он болен. Ответил: ужасной душевной болезнью. Спрашиваю, что за причина или какое несчастье? Говорит, очень большое. Невыносимо душат «ежовы рукавицы». Замечаю: прокурор, а говорит такое неладное. Усмехается — уже не прокурор, отстранили за либерализм и политическую слепоту, за чрезмерное критическое отношение к ведению судебных дел Военной коллегией. Теперь такие ленинцы, как я, не ко двору, в моде Ежовы и Вышинские, выскочки с потерянной совестью. Я попытался возразить, но он хмуро прервал: «Ты что, ослеп, что ли?» — и продолжал: «Общество старых большевиков ликвидировано, больше половины делегатов XVII партсъезда арестовано, старые верные ленинцы устраняются с руководящих постов, а многие попадают в категорию врагов народа, ссылаются и расстреливаются. И это на 20-м году Советской власти». Не зная, что подумать, я возразил — не могут же соворганы злоупотреблять и беспричинно осуждать. Но Крыленко возмущенно заговорил о «курином умишке и воробьиной близорукости» Ежова и его окружения, очень далеких от Дзержинского и Менжинского. Упиваясь властью, они легко поддаются дезинформации и провокациям вражеских контрразведок, стремящихся уничтожить наши кадры и ослабить успехи. Верят доносам, раздувают дела, создают новую почву для новых обвинений, дезинформируют и вводят в заблуждение руководство партии и правительства. Со временем партия разберется и осудит виновных. Но сейчас мы переживаем -страшное время. Я глубоко поражен таким страшным пессимизмом Крыленко. Но в рассуждения вступать не решаюсь. Как могу я, рядовой работник партии, далеко стоящий от руководящих сфер и источников информации, осуждать или оправдывать страшную обстановку. Разве Крупская или Крыленко не могут ошибаться или преувеличивать? Только вера в партию может быть неоспоримой. Ее руководству виднее.