— Мне это нравится.
— А куда ж вам теперь деваться!
— Но вы, пожалуй, разлили тут целый флакон духов. Каюта прямо благоухает ими!
— Что? Нет-нет. Просто полчаса назад я поводил затычкой флакона у вас под носом, а потом вернул флакон Пенни, и она его убрала. — Он принюхался. — Да и запах-то уже выветрился. «Страсть в джунглях» — так написано на этикетке. По-моему, там слишком много мускуса. Я даже намекнул Пенни, что она собирается довести весь наш экипаж до любовного безумия, но она только хихикнула. — Доктор потянулся и выключил проектор. — Хватит пока. Надо заняться более важным делом.
Когда изображение погасло, вместе с ним стал слабеть и аромат, точно так же, как это бывает с приставками для запахов.
Мне пришлось доказывать себе, что все это лишь мое воображение.
Умом-то я это быстро усвоил, но когда несколькими минутами позже в каюту вошла Пенни, она благоухала точно марсианка.
И я пришел в полный восторг!
Глава 4
Мое дальнейшее обучение происходило в той же самой комнате.
Оказалось, что она служила мистеру Бонфорту гостиной. Я совсем не спал, разве что отдыхал под гипнозом, но, по-видимому, никакой нужды в сне не испытывал. Док Капек или Пенни всегда были рядом, готовые помочь, чем можно. К счастью, человек, которого мне предстояло играть, фотографировался и снимался на пленку куда чаще, чем многие другие политические деятели, а кроме того, я пользовался всесторонней помощью близких к нему людей. Материала была масса и проблема заключалась в том, сколько его я смогу усвоить как бодрствуя, так и под гипнозом.
Не знаю, в какой момент я почувствовал, что перестал относиться к Бонфорту с предубеждением. Доктор Капек уверял — и я ему верил — что никаких внушений на этот счет под гипнозом не было. Сам я об этом не просил, а что касается Капека, то я абсолютно уверен в его щепетильности и порядочности в вопросах этики врача и гипнотерапевта. Подозреваю, что это просто результат вживания в образ — думаю, что проникся бы симпатией даже к Джеку Потрошителю, если бы мне предложили его сыграть. Взгляните на это дело глазами актера: чтобы по-настоящему войти в роль, необходимо на время стать тем человеком, которого играешь. А человек либо нравится себе, либо кончает жизнь самоубийством — другого пути тут нет.
«Понять — значит простить», а я уже начал понимать Бонфорта.
Во время торможения мы получили возможность отдохнуть при нормальной силе тяжести, как и обещал Дак. Состояние невесомости не наступало ни на минуту. Вместо включения тормозных двигателей, к чему космолетчики не любят прибегать, корабль проделал то, что Дак назвал стовосьмидесятиградусной петлей.
Этот маневр позволяет двигателям работать в прежнем режиме, проделывается очень быстро и оказывает весьма странное действие на организм, как бы нарушая чувство равновесия. Называется это эффектом то ли Кориолана, то ли Кориолиса.
Все, что я знаю о космических кораблях — это то, что те из них, которые взлетают с Земли, хоть и являются настоящими ракетами, но вояжеры их зовут «чайниками» из-за той напоминающей пар струи воды или водорода, с помощью которой они движутся. Их нельзя считать настоящими атомными кораблями, хотя нагрев и производится атомным реактором. Межпланетные же корабли, как, например, тот же «Том Пейн», пользуются формулой, где то ли E равно mc в квадрате, то ли m равно EC в квадрате. Ну словом, той штуковиной, которую изобрел Эйнштейн.
Дак изо всех сил старался разъяснить мне все это.
Вероятно, это действительно интересно для тех, кто такими делами занимается. Я же, откровенно говоря, в толк не могу взять, какое дело настоящему джентльмену до таких вот вещей. По моему мнению, всякий раз, когда эти ученые парни со своими логарифмическими линейками берутся за что-нибудь, жизнь сразу же становится еще сложнее. И что им не понравилось в этом мире, каким он был раньше?
За те два часа, что мы пробыли при нормальной силе тяжести, я перебрался в личную каюту Бонфорта.
Там я надел его костюм и постарался во всем походить на него, а все окружающие обращались ко мне «мистер Бонфорт», или «Шеф», или (как доктор Капек) «Джозеф», чтобы помочь войти в роль.
Все, кроме Пенни. Она ни за какие коврижки не хотела звать меня мистером Бонфортом. Она вовсю старалась быть полезной, но принудить себя к этому не могла. Как божий день было ясно, что она безмолвно и безнадежно влюблена в своего босса, и что я вызываю у нее глубочайшую, совершенно нелогичную, но для нее в высшей степени естественную, неприязнь.
Это обстоятельство было одинаково тяжелым для нас обоих, особенно если учесть, что мне она казалась очень привлекательной.
Попробуйте-ка добиться успеха в деле, если с вами рядом постоянно находится женщина, вас презирающая! А я ей тем же ответить не мог.
Очень жалел ее, хотя не могу сказать, что ее поведение меня радовало.
В общем, это было что-то вроде генеральной репетиции, так как далеко не все на борту «Тома Пейна» знали, что я не Бонфорт.
Не знаю, кто именно был посвящен в историю с подменой, но расслабляться и задавать вопросы мне разрешалось только Даку, доктору Капеку и Пенни. Я почти уверен, что глава секретариата Бонфорта мистер Вашингтон знал о подмене, но ничем этого знания не обнаруживал. Это был худощавый пожилой мулат с крепко сжатыми губами на лице мученика. Были еще двое посвященных, но они находились не на «Томе Пейне», а на «Риске» и оттуда прикрывали нас, обрабатывая текущую почту и передавая различную информацию прессе. Это были Билл Корпсмен, отвечавший в аппарате Бонфорта за связь со средствами массовой информации, и Роджер Клифтон. По правде говоря, не знаю, как определить сферу деятельности Клифтона. Может быть, заместитель по вопросам политики? Если помните, он был министром без портфеля, когда Бонфорт занимал пост Верховного Министра. Впрочем, это ни о чем не говорит. А если коротко, то можно сказать так: Бонфорт разрабатывал политику, а Клифтон контролировал ее проведение в жизнь.
Эта маленькая группа людей знала все, а если кто-нибудь еще и был в курсе, то меня не сочли нужным уведомить об этом. Однако будьте уверены, что и другие сотрудники Бонфорта и члены команды его корабля понимали, что происходит нечто необычное, только не знали — что именно. Многие видели, как я появился на борту, но в обличии Бенни Грея. К тому времени, когда я встретился с ними снова, я был для них уже мистером Бонфортом.
У кого-то хватило ума запастись настоящими средствами для гримировки, но я к ним почти не прибегал.
На близком расстоянии грим всегда виден. Даже силикоплоть не обладает текстурой, присущей человеческой коже. Я ограничился тем, что придал коже более темный оттенок при помощи «Семиперма» и постарался удерживать на лице типично бонфортовское выражение.
Мне, разумеется, пришлось пожертвовать большей частью своей шевелюры, а доктор Капек умертвил корни моих волос. Я не слишком огорчился — ведь актер всегда может подобрать себе нужный парик, а кроме того, я был уверен, что эта работа принесет мне такой куш, который позволит удалиться от дел на весь остаток жизни, если я, конечно, захочу этого.
С другой стороны — мне нередко приходило на ум, что этот самый «остаток» может оказаться весьма скромным — вам же знакомы эти старинные поговорки насчет человека, который слишком много знал, и про покойника, который хранит секреты лучше всех.
Однако если говорить честно, то я все больше верил этим людям. Все они были чертовски славный народ, что говорило о Бонфорте не меньше, чем прослушивание его речей или просматривание кинолент. Политик — это не только он один, как я уже начал понимать, но и команда хорошо сработавшихся людей. И если Бонфорт сам не был честен, его бы не стали окружать такие люди, как эти.
Больше всего тревог мне доставлял марсианский язык. Подобно большинству актеров, я поднабрался слов марсианского, венерианского и даже внешнеюпитерианского языков, чтобы безбоязненно оперировать ими в случае нужды — на сцене или перед кинокамерой. Но эти раскатистые или трепещущие согласные дьявольски трудны для произношения. Человеческие голосовые связки, полагаю, не столь универсальны, как марсианские тимпаны, и в любом случае полуфонетическая передача этих звуков латинскими буквами — например «ккк», «ррр» или «жжж» имеет с реальными звуками общего не больше, чем звук «г» в слове «гну» с тем щелкающим придыхательным звуком, который издает, произнося это слово негр банту.