подавление территориальных японских войск;
овладение главными городами Японии и взятие в плен Микадо»…
Этот операционный план стал известен только после войны. Но не подлежит сомнению, что ещё в самом начале войны многие высшие начальствующие лица, а также и другие влиятельные лица были посвящены в этот план, потому что вскоре после отъезда Куропаткина из Петербурга, а также и позднее, на театре войны, в особенности в высших штабах и управлениях, неоднократно упоминали об «операционном плане Куропаткина», причём указывались отдельные пункты этого плана, как отступательное движение на Харбин, которое казалось, однако, невероятным; тем не менее, ход событий вполне подтвердил впоследствии существование этого указания в операционном плане.
Упоминая об этой докладной записке, в истории русского генерального штаба указывается не без злой иронии, что «вполне естественно, если для осуществления этого операционного плана с его розовыми перспективами был призван сам автор его»…
Когда Суворову был передан операционный план, выработанный Гофкригсратом для похода в верхнюю Италию, то он зачеркнул всю поданную ему бумагу и возразил так: «Я начинаю действия переходом через Адду и закончу поход там, где это угодно будет Богу»…
Вполне прав один из русских критиков Куропаткина, высказывающий следующее: «Главная разница между операционными планами Куропаткина и Суворова заключается в том, что Суворов отлично знал, где и как он начнёт свои действия. но не знал, где он их кончит. Куропаткин же отлично знал, как он закончит войну, но не знал, как её начать»…
Целью полководца должно служить уничтожение неприятельской армии и разрушение неприятельского государства. Из сего вытекает, как необходимость, ближайшая цель и средство, — это забота о сохранении собственных сил.
Это настолько понятно и разумеется само собою, что едва ли должно быть включено в операционный план. Тем не менее, едва ли можно осуждать полководца, если ему хотелось представить своему Государю конечную цель войны в ярких красках; хотя бы, как и в данном случае, — когда автор сам увлёкся своей собственной фантазией. Это извинительно, пожалуй, полководец должен в своём собственном убеждении находить крайние границы своего воображаемого успеха.
Однако, при этом необходимо, чтобы такой полководец проявил достаточную силу воли и смелость духа для достижения той цели, которую он сам себе поставил.
Напрасно, однако, стали бы искать какие-нибудь намёки в докладной записке на подобные качества со стороны её автора.
Этот операционный план характеризует полководческие таланты Куропаткина весьма выпуклым образом. Как впоследствии, во время войны, он был неутомим в своих мелочных заботах и никак не мог сосредоточить всё своё внимание для достижения важнейшей цели — уничтожения противника, так и в операционном плане за массой мелочей не видно основной идеи.
Подобные элементарные истины, как: «наша превосходная пехота должна обратить внимание на применение к местности», «не следует забывать подготовки атаки артиллерийским и ружейным огнём» и т. п. — принадлежат, во всяком случае, к таким первоначальным понятиям по тактике, которые даются ещё в военных школах.
Но что сказать про такие указания полководца, который в своём операционном плане требует, чтобы артиллерия была весьма и весьма экономна в стрельбе?
Регулирование артиллерийского огня есть дело боевой дисциплины, и это может быть достигнуто только соответственным артиллерийским воспитанием. Дело полководца, наоборот, обеспечить артиллерию соответствующим питанием боевыми припасами для достижения своей главнейшей цели — подавления огня противника.
Весь этот операционный план производит такое впечатление, что введением в него многочисленных второстепенных вопросов заслоняется важнейшая цель и выражение главной решимости для победы над врагом.
Что же, в самом деле, остаётся со всего этого операционного плана, если отбросить все эти мелочи, которые имеют только значение подготовки к войне и никакого отношения собственно к плану войны иметь не могут?
Куропаткин говорит много о превосходстве сил противника, о предстоящих трудностях ведения этой войны, о многих недостатках его армии и — ни одного слова мы не находим, которое указало бы на намерение с его стороны вырвать у противника инициативу действий, дать ему где-нибудь решительное сражение. Вместо того, чтобы направить все заботы, все душевные силы для достижения главной своей задачи — уничтожения противника, главнокомандующий ставит ближайшей своей задачей в начале войны сохранение собственных своих войск и предохранение их от поражений, всеми силами избегая столкновения с противником!…
Разве положение японцев в начале войны было менее затруднительным? Ведь даже после того, как им удалось бы, разбив русский флот, получить господство на море и после успешной высадки, они всё же должны были бы находиться под угрозой быть разбитыми по частям.
Тем не менее, в операционном плане мы не находим никакого указания использовать это затруднительное положение противника и стремиться захватить инициативу в свои руки с целью всеми наличными силами, имевшимися в Манчжурии, атаковать неприятеля и разбить его по частям.
Что даёт право Куропаткину говорить в своём операционном плане только про оборону и отступление, когда на театре войны нет ещё ни одного неприятельского солдата, когда ничего ещё неизвестно о планах и намерениях противника?
В «итогах войны» своего «отчета» ген. Куропаткин говорит следующее: «Большая часть войн ХVIII и XIX столетий должна быть отнесена к войнам наступательным. В этом лежит залог победы».
Если это так, если сам он это признаёт, почему же он сам не следовал этим примерам? Что вынуждало его следовать непременно войне оборонительной или даже отступательной? Выше было упомянуто, что в данном случае нельзя было следовать примерам войны 1812 года.
В основе операционного плана принимается предположение, ещё находясь в Петербурге, на расстоянии 9000 км от театра войны, в силу которого противнику передается почин действий, причём заранее указывается, где на этом отдалённом театре войны следует устроить укреплённые пункты, на которых противнику необходимо оказать сопротивление.
В то же время этим укреплённым пунктам не придаётся особого значения, так как предусматривается возможность сдачи их противнику без особенно интенсивной обороны, «чтобы не дать противнику возможности одерживать победы над нашими войсками».
Возможность неблагоприятного исхода существует, однако, в каждом бою, и тот полководец, который заранее не желает доверить своим войскам тот или иной исход открытого и решительного боя, с самого начала подрывает успех дела.
С одним пунктом в операционном плане можно вполне согласиться: это по вопросу об употреблении кавалерии, хотя и такой вопрос разумеется сам собою и едва ли мог быть вплетён в операционный план.
Но дело в том, что и в данном случае это тоже осталось пожеланием на бумаге, а на самом деле применение кавалерии было как раз противоположно тому, что указывалось в плане. Она ничего не разведывала, была раздроблена и разбросана по разным направлениям и служила только для выполнения ничтожных задач. Она ничего не делала, чтобы «отравить японцам существование»; напротив, она оставалась в полной бездеятельности.
Что Куропаткин отлично понимал задачу кавалерии на войне, показывает его операционный план; но как он, так и его помощники, боялись ответственности за те жертвы, которые были неизбежны при выполнении кавалерией упомянутых задач.
Наполеон высказался так, что у него «никогда не было заранее определённого операционного плана». Это вполне соответствует тезису Мольтке — что «всякий операционный план может служить только до первого столкновения с противником»… и что «в начале операций всё ненадёжно и неопределённо, кроме той силы воли и энергии, которые таит в себе полководец»…
«Но если полководец приносит с собой готовую предвзятую идею, которая внушена ему не подлинной обстановкой, а впечатлением минуты, то силой обстоятельств все его планы будут неизбежно опрокинуты раньше, чем он начнёт приводить их в исполнение».