6-го марта ген. Мищенко прибыл с главными силами своего отряда в Видчжу на реке Ялу. «Наше отступление, — доносит Мищенко, — произвело на корейцев неблагоприятное впечатление». Но — что было гораздо хуже, — это то, что соприкосновение с противником было потеряно, так что положение вещей осталось то же самое, как оно было до посылки этой конницы, в полной безвестности и тумане относительно противника.
Наместник, от которого ген. Линевич не спрашивал никаких указаний относительно отозвания кавалерии, был крайне недоволен этим распоряжением, но, со своей стороны, не отменил его, ввиду того, что не желал отменить приказание исполнявшего должность командующего армией. Такая деликатность со стороны наместника в данном случае едва ли была уместна. Можно было думать, что и он, со своей стороны, не решается брать на себя категорическое решение и отдавать соответствующие определённые приказания, требуемые обстановкой. Всё же наместник передал ген. Линевичу приказание, в котором он требовал «предписать генералу Мищенко снова войти в связь с противником».
Тем временем отряд ген. Мищенко был усилен Уссурийским казачьим полком, так что он состоял из 18-ти сотен и 1-й конной охотничьей команды. По требованию начальника штаба наместника ген. Мищенко выдвинул вперёд 5 сотен в виде разъездов по направлению на Сенчен и Куйзенг, а сам он 11-го марта, по-видимому, по настойчивому требованию наместника, опять двинулся вперёд из Видчжу на Анжу, оставив на месте казачью батарею, которая, по мнению Мищенко, не была достаточно подвижна в горах. Из состава 1-й японской армии в Корее в то время находилась всё ещё одна 12-я дивизия, от которой во время выступления из Видчжу был выслан вперёд отряд в составе батальона и двух эскадронов, который занял Анжу, остальные части 12-й дивизии находились на пути из Сеула в Пхеньян.
Это были единственные японские войска, которые к тому времени находились на материке. Во всяком случае, остальная кавалерия других двух дивизий японской армии, гвардейской и 2-й, высадилась в Цинампо только 13-го марта, и только между 18-м и 22-м марта эта кавалерия достигла Анжу; даже тогда кавалерия Мищенко почти вдвое превосходила численностью японскую кавалерию. Поэтому русский кавалерийский начальник едва ли встретил бы какие-нибудь серьёзные затруднения на своём пути, если бы он решился со всем своим отрядом двинуться по направлению на Пхеньян через Ионгшонг — Сунчен — Чианзан, ведя разведку и действуя во фланг двигавшимся на север японским войскам.
Но вместо такого смелого кавалерийского набега, который только и мог дать необходимые разведочные сведения, ген. Мищенко больше всего заботился о прикрытии своего тыла и флангов и в погоне за этим разбросал весь свой отряд, действуя наперекор всем требованиям кавалерийского духа.
Так, по одной сотне было выставлено в русском поселении Ионампо, около устья Ялу, у Видчжу. Точно также по дорогам, ведущим на Сакчжу и Чжангзен, была выставлена одна сотня для связи и, наконец, 4 сотни Уссурийского полка, высланные из Ляояна для поддержания отряда Мищенко и находившиеся тогда в пути, были направлены им на Чжозан и Вивен для наблюдения за дорогой, идущей на Кангко.
Таким образом, при Мищенко оставались 9 сотен, из которых 5 сотен он выдвинул 12-го марта к Пакчену, а с остальными 4-мя сотнями Мищенко к тому же времени прибыл в Сенчен. Здесь он оставался бездеятельным из-за слабой японской заставы, находившейся в Анжу, и не делал никакой попытки действовать на флангах противника или силой выбить его оттуда.
Все донесения высылавшихся вперёд казачьих разъездов основывались поэтому только на показаниях местных жителей, так что Мищенко пришёл к выводу, что в Пхеньяне сосредоточена вся 1-я японская армия в составе 4-х дивизий, выславшая вперёд свою заставу в Анжу.
15-го марта Мищенко сам, во главе одной сотни, предпринял разведку против Анжу. Разведка не имела никакого успеха, потому что японцы не показывались, так что определить их силы оказалось невозможным. Видели, что в окрестностях Анжу возводятся мосты. Удовольствовались сведениями, добытыми от местных жителей, которые показали, что в Анжу находятся 3,000 японцев и, кроме того, другие японские войска находятся в пути из Пхеньяна в Анжу. Правда, были высланы ещё другие разъезды и отдельные сотни против Анжу, но все они никаких сведений о противнике добыть не могли, так что положение японцев всё-таки оставалось невыясненным. Ген. Мищенко затем ещё более разбросал свой отряд, выслав 2 Уссурийские сотни в Куйзенг, опасаясь обхода неприятеля со стороны Пакчена в северном направлении.
17-го марта Пакчен был занят японским разъездом, а 19-го марта китайские шпионы донесли ген. Мищенко, что 3 японских эскадрона прибыли в Пакчен и что 300 кавалеристов высланы из Анжу в Ионгпионг. Несмотря на то, что русской кавалерийский начальник, при всей разброске своего отряда, всё ещё располагал 9-ю сотнями вместе с теми двумя, которые он выслал в Куйзенг, он всё же ничего не предпринял, чтобы проверить полученные им донесения и чтобы оттеснить назад слабые силы японской кавалерии.
Сам Мищенко в это время доносил, что «бездеятельность противника, особенно его кавалерии, вызывает удивление». Вместо того, однако, чтобы использовать эту пассивность неприятеля Мищенко считал, что он доставил уже много сведений и что пора ему отступить назад через Ялу…
27-го марта, когда высадка 1-й японской армии близилась к концу у Цинампо и, следовательно, для русского кавалерийского начальника было особенно важно проявить усиленную разведывательную деятельность, конный отряд Мищенко как раз должен был перейти на Манчжурский берег реки Ялу. Всё было уже готово для отступательного движения, когда находившийся в Сенчене вместе со своим сосредоточенным отрядом ген. Мищенко получил через генерала Кашталинского телеграмму от нового начальника штаба ген. Жилинского, адресованную на имя исполнявшего должность командующего армией.
В этой телеграмме от 22-го марта указывается, что по мнению наместника «все предприятия конницы ген. Мищенко носят характер чрезмерной осторожности, граничащей с нерешительностью. Его превосходительство требует, чтобы внушить генерал-майору Мищенко воспользоваться всеми случаями для более энергичной деятельности против неприятельской кавалерии; для этой цели у него имеются достаточные силы, чтобы оттеснить и уничтожить неприятельскую конницу». Со своей стороны ген. Линевич прибавляет к этой телеграмме, что он сожалеет, что «Мищенко до того времени не успел окончательно вымести вон японцев».
В ответ на эту телеграмму, как говорят, Мищенко выразился: «хотят крови». Что касается командующего армией, то Мищенко ошибался, так как ген. Линевич действительно хотел «вымести вон» японцев, но опасался жертв, как это вполне доказывается всеми его предшествующими распоряжениями относительно кавалерии, а что касается существа дела, то требование наместника настолько понятно, что надо удивляться, как Мищенко находил в этом что-то особенное; без крови, конечно, никакая цель на войне достигнута быть не может.
26-го марта ген. Мищенко собрал всех офицеров своего отряда и обратился к ним со следующими словами: «Мы направляемся назад через Ялу и должны наш поход в Корею закончить боем, чтобы дать японцам хороший урок… Японская кавалерия, по-видимому, избегает боя, но мы заставим их принять бой, чтобы она могла испытать силу наших клинков»…
27-го марта Мищенко снова направился из Сенчена на Квангзан, откуда он 28-го числа предпринял разведку по направлению на Пакчен. Получив донесение, что 4 японских эскадрона стоят в 5-ти километрах от Тенгчжу, Мищенко оставил одну сотню Аргунского полка в Сенчене, а с 6-ю сотнями, по 3 от 1-го Читинского и 1-го Аргунского полков, двинулся на Тенгчжу, занятый несколькими японскими пехотинцами и 1-м эскадроном кавалерии.