Представим себе такое положение в 1 ч. 30 м. пополудни, если бы ген. Кашталинский после очищения позиции на Эйхо направился на высоты у Хаматана. К этому времени, когда японцы ещё только намеревались продолжать своё наступление от Тюренчена-Потетынза, отряд из Антунга, отступление которого тем временем даже замедлилось без всяких уважительных причин, достиг бы уже перекрёстка дорог этапной и той, которая идет из Хаматана на Лахонден. В то же время остатки 22-го полка подходили бы со стороны Лауфангоу через Хаматан к этапной дороге. Это было бы как раз то время, когда и отряд Кашталинского, не теряя ни минуты, должен был начать отступление, которое удалось бы вполне благополучно без потерь людей и материальной части, потому что противник был ещё на расстоянии 5-6 километров.
Вместо этого 12-й Восточносибирский стрелковый полк с батареей и пулемётами находился ещё около Хама на речке Гандуходзы. Ген. Кашталинский вместе со своим начальником штаба блуждал в это время на местности, лежащей вдоль пути отступления, и здесь он между 10 и 11 часами утра «открыл» 3-ю позицию к востоку от Хаматана на высоте 192. Казалось бы, что ген. Кашталинский мог и раньше совершить это «открытие», если бы он был достаточно знаком с местностью, на которой он со своей бригадой простоял свыше двух месяцев. Но то, что войска мало заботило знакомство с местностью вообще, видно из того, что около 4-х часов пополудни начальник штаба дивизии подполковник Линда предпринял напрасную попытку провести 2-ю батарею 6-й артиллерийской бригады по какой-то, ему одному известной, кружной дороге через горы в Тученза, с целью спасения этой батареи.
Для поддержания связи с войсками, отступавшими по этапной дороге, как и с 22-м стрелковым полком, прикрывавшим левый фланг в Потетынза и Чингоу, ничего не было сделано. Ген. Кашталинский, по-видимому, нисколько не тревожился тем фактом, что он, начиная с раннего утра, не получал оттуда никакого известия. Конно-охотничьи же команды сопровождали генерала и его штаб во время выше упомянутого открытия им новой позиции. Здесь около 11 часов утра, когда ген. Кашталинский. находился около высоты 192, он «совершенно случайно и неожиданно» узнал от скакавшего верхом лазаретного служителя, что 22-й стрелковый полк у Потетынзы и Чингоу совершенно рассеян, а батарея захвачена неприятелем…
Когда после боя у Тюренчена понадобился какой-нибудь козёл отпущения за поражение войск, то вся вина была свалена на 22-й стрелковый полк за то, что он своим бесславным поведением на левом фланге обнажил позицию Тюренченского отряда и дал неприятелю возможность зайти ему в тыл[ 2 9]. Командир полка точно так же, как командир батальона и командир батареи, был отрешён от своей должности, а полку пригрозили расформированием.
Но, как в настоящее время становится вполне ясным, едва ли можно свалить ответственность на 22-й полк за его отступление, если вспомнить, что он с раннего утра был оставлен совершенно без всякого приказания и в то же время был атакован превосходными силами всей 12-й японской дивизии и частью гвардии. 22-й полк очистил свою позицию даже несколько позже — именно после 9 часов утра — чем это было сделано остальными частями Тюренченского отряда. Кроме того, на командира полка было возложено обязательство при своём отступлении на Дауфангоу водворить возможный порядок на этом пути и частыми остановками на соответствующих позициях замедлить наступление неприятеля со стороны Чингоу. Что же касается потери 6 орудий, то едва ли это может быть вменено в особую вину 22-му полку.
Но совершенно непростительно со стороны полковника Громова и со стороны командующего батальоном в Чингоу то, что они тотчас же не дали знать ген. Кашталинскому о своём оставлении занимавшейся ими позиции и об энергичном наступлении японцев на левый фланг. Такое упущение с их стороны указывает на совершенное отсутствие понятия об элементарнейших требованиях командования войсками в бою. Не может быть никакого извинения за такое замедление важного донесения. Если даже под рукой «не было ни одного конного охотника», то надо было немедленно послать адъютанта или артиллериста, памятуя, что своевременное донесение в данном случае было настолько важно, что должно было служить их первой и неотступной заботой. Когда в 11 часов утра около высоты 192 ген. Кашталинский случайно и неожиданно узнал об отступлении 22-го стрелкового полка, он решился, наконец, одну из бывших при нём конно-охотничьих команд послать по направлению на Чингоу. Положение вещей должно было становиться ему вполне ясным, поэтому, казалось, он должен был принять неотложные меры к тому, чтобы обеспечить беспрепятственное отступление своих войск со стороны речки Гантуходзы.
Но приказание ген. Кашталинского об оставлении этой позиции несколько запоздало. Вероятно и этот генерал боялся, что потом «ругать будут», если он оставит позицию без боя, поэтому он никак не мог принять какое-нибудь определённое решение.
Таким образом, отступление 12-го полка с батареей и пулемётной ротой с позиции на речке Гантуходзы совершилось только около 2-х часов пополудни, т. е. три часа спустя после того, как ген. Кашталинсюй получил угрожающее известие о наступлении на его левый фланг и о дальнейшем движении японцев со стороны Потетынзы-Тюренчен для атаки его войск. Последствием этого замедления было то, что 12-й полк мог отступать, только прокладывая себе дорогу оружием и выдерживая тесное преследование наступающих японцев; поэтому полк понес тяжёлые потери у Хаматана, и только ценой тяжких жертв он достиг этапной дороги; батарея же и пулеметная рота не могли пробраться в Хаматан и поэтому попали в руки неприятеля.
Тому, что 12-й полк ещё смог отступить через Хаматан, ген. Кашталинский был обязан не каким-нибудь собственным распоряжениям, а чрезвычайно вялому и медленному наступлению 12-й японской дивизии из Чингоу на Лауфангоу. Это видно из следующего: около 9 часов утра полковник Громов с 7-ю ротами 22-го полка отступал по дороге Лауфангоу-Хаматан около высоты 192. Здесь его встретил ген. Кашталинский. Вместо того, чтобы эти 7 рот 22-го полка остановить и расположить на высотах к северу от Хаматана для того, чтобы облегчить отступление войск, находившихся около Гантуходзы, ген. Кашталинсмй не дал полковнику Громову никаких указаний, предоставив его 7-ми ротам продолжать спокойно свое бегство далее. Таким образом, если бы 12-я японская дивизия между 1-2 часами дня продолжала безостановочно и энергично наступление вперёд, то она беспрепятственно заняла бы теснины около Хаматана и могла бы совершенно отрезать путь отступления войскам, находившимся у Гантуходзы.
Только около 2-х часов дня подошли, наконец. 1-й и 3-й батальоны 11-го полка и 3-я батарея 3-й артиллерийской бригады, высланные ген. Засуличем из общего резерва для подкрепления ген. Кашталинского. Оба батальона заняли позицию у высоты 192, под прикрытием которой отступил 12-й стрелковый полк, хотя и с потерей орудий и пулемётной роты.
Причины запоздалого прибытия подкрепления в высшей степени знаменательны и указывают на полнейшее отсутствие в войсках всякой связи в бою, как между самими войсками, так и между штабами; кроме того, мы также видим здесь порядочную распущенность некоторых войсковых начальников перед лицом боя. Согласно реляции Восточного отряда, запоздалое прибытие подкрепления, потребованного ген. Засуличем из общего резерва ещё ранним утром, объясняется тем, что посланный для передачи приказания офицер генерального штаба «долгое время не мог разыскать начальника резерва ген. Яцынина».