Но об обстоятельствах, по причине которых нельзя было найти ген. Яцынина, даёт полное объяснение упомянутый капитан Свечин, который в то время находился при только что прибывшем в Тензи временно исполнявшем должность начальника 6-й дивизии ген. Япынине, который был в то время начальником общего резерва.
Капитан Свечин рисует следующую обстановку: «Мирно и спокойно проспали мы ночь на 1-е мая. Начиная с 5 часов утра, мне всё снилась пальба, но когда я вполне проснулся, то убедился, что это не сон, что пальба происходит наяву. Издали доносился оживлённый ружейный огонь, тем не менее ген. Яцынин, нисколько не торопясь, спокойно приготовлял нам чай. За чаем он нам рассказывал о всех новостях, слышанных им в Ляояне. Я помню, что допивал уже третий стакан чаю, закусывая прекрасными сухарями. Офицер, заведующий нашей штабной столовой, напомнил нам, чтобы мы не наедались особенно за чаем, потому что скоро должен был поспеть весьма тонкий завтрак. Один из денщиков, который по хозяйственным надобностям был послан на бивак, доложил нам, что бивак уже снят и повозки обоза нагружены. Пронесся слух, что японцы находятся очень близко, что Тюренчен уже взят и что противник энергично наступает вперёд».
«Там, где в войсках служба связи отбывается очень плохо, где в командовании существует полнейший хаос, где рвутся всякие организационные связи и войска чужды друг другу, — там необходимо очень внимательно прислушиваться ко всяким слухам, распространяющимся между нижними чинами. Что поделаешь, когда нет почти никакой прочной организации, когда нет твёрдо налаженной связи. Поэтому и мы начали на основании этих тёмных, но тревожных слухов укладывать наши вещи, а так как я ещё не получил свои вещи, то оказался свободным и поэтому отправился в штаб Восточного отряда, чтобы узнать какие-нибудь новости. Едва лишь я вошёл в штаб, как все набросились на меня с вопросом: «Где это находится в такую важную минуту начальник арьергарда ген. Яцынин»? Я указал на соседнюю фанзу, в которой мы провели ночь; это было также хорошо известно и некоторым лицам в штабе Восточного отряда. Оказалось, что с раннего утра нас разыскивали, но нигде не нашли, так что нас считали без вести пропавшими, и поэтому без ведома начальника резерва два батальона 11-го полка и одна батарея были отправлены для подкрепления Кашталинского»…
Совсем настоящая идиллия, если бы она только была уместна в такую серьёзную минуту. Начальник резерва, будучи в то же время командующим дивизией, находящейся в бою, мирно себе беседует и безмятежно завтракает со своими офицерами, совершенно не думая о необходимости установить связь со штабом отряда, несмотря даже на то, что с раннего утра доносится боевой огонь. Он принимается, наконец, укладывать свои вещи только потому, что слышал от какого-то денщика, что японцы находятся уже поблизости и что бивак снимается. И только потому, что нашёлся штабной офицер, у которого, к счастью, никаких вещей не было и который поэтому нашёл время сходить в штаб «узнать новости» — этот начальник дивизии случайно узнаёт, что делается с его войсками. Надо заметить, что случилось это не очень рано утром, потому что, как это видно из дальнейшего повествования рассказчика, — который вместе со своим командующим дивизией сели затем на коней, — по направлению на Фынхуанчен вместе с проходившими колоннами войск находились остатки бывших в бою 11-го, 12-го и 22-го полков…
Ген. Засулич утверждает в своей реляции, что он лично передал командиру 11-го стрелкового полка, полковнику Лаймингу, приказание, что его задачей должно служить «занятие позиции с целью прикрыть отступление отряда Кашталинского и что полковник Лайминг в своём желании отомстить неприятелю вышел из границ своей задачи». Так как полковник Лайминг нашёл себе в этом бою геройскую смерть, то трудно выяснить тут истину, но если принять во внимание всё изложенное выше и обстоятельства, предшествовавшие бою, можно с уверенностью сказать, что и полковнику Лаймингу его задача была не вполне ясна.
3анятие прикрывающей позиции, соответствовавшей обстановке, было, пожалуй, удобнее к северу и к югу от Хаматана, по обеим сторонам низовой дороги. Но ввиду полнейшей неосведомленности о положении дела и отсутствия всяких указаний со стороны начальника отряда было совершенно естественно со стороны командира 11-го стрелкового полка, что он стремился вперёд на помощь товарищам, находившимся в бою. Это было даже настоящее счастье, что прибытие отряда Лайминга несколько замедлилось; если бы это совершилось ранее, — до того времени, как ген. Кашталинский послал приказание об очищении позиции на речке Хантуходзы, — отряд Лайминга, наверное, потянулся бы туда, при полном отсутствии сведений об обстановке, и тогда наступление 1-й японской дивизии, вероятно, совершенно отрезало бы путь отступления отряду Лайминга.
Но и со стороны ген. Кашталинского отданное им приказание о занятии позиции на высоте 192 двумя батальонами 11-го стрелкового полка совершенно не соответствовало обстановке, о которой в 2 часа дня не могло уже быть никакого сомнения, потому что пассивная оборона этой высоты никак не могла воспрепятствовать наступлению неприятеля со стороны Лафангоу, откуда он приближался уже к теснинной дороге у Хаматана и поэтому обстреливал уже единственный путь отступления русского отряда на север.
Представим себе положение около 3-х часов пополудни: высота 192 занята обоими батальонами 11-го полка; 12-й стрелковый полк стремительно отступает от Хантуходзы южнее высоты 192 по дороге на Хаматан. Со стороны 12-й японской дивизии, которая наступала из Лафангоу на Хаматан, здесь в это время находилась только одна 5-я рота 24-го полка, которая приближалась ко входу в долину; под огнём этой роты 12-й стрелковый полк мог ещё пробраться по теснинной дороге, для того, чтобы затем выйти на этапный путь отступления, но артиллерийские и пулемётные лошади пали под огнем, вследствие чего батарея и пулемёты оказались неспособными для движения и стали затем добычей неприятеля.
Иначе представлялось бы дело, если бы ген. Кашталинский проявил со своей стороны какую-нибудь инициативу и занял высоту 192, хотя бы малой частью войск из отряда полковника Лайминга, например, 2 роты и батарея, для того, чтобы принять на себя отступающие войска 12-го стрелкового полка, а с остальными 6-ю ротами бросился против неприятеля для того, чтобы проложить себе путь отступления. Необходимо иметь в виду, что до 4-х часов пополудни ген. Кашталинскому пришлось бы иметь здесь дело только с одной японской ротой, которую можно было отбросить без особенного труда. Нет сомнения, что если бы ген. Кашталинский овладел здесь высотой 159, то батарея могла бы свободно отступить на север, а вслед за артиллерией могли бы отступить и части 12-го полка, а также и батальоны полковника Лайминга.
Между тем, на самом деле ген. Кашталинский предпочёл покинуть поле сражения одновременно с частями 12-го полка. Нельзя, конечно, упрекнуть полковника Лайминга за то, что он также не последовал за ген. Кашталинским; это, напротив, делает ему честь, хотя то, что он задержался несколько дольше на высоте 192, уже не соответствовало обстановке. С востока наступали японская гвардия и 2-я дивизия, с севера надвигалась 12-я дивизия, угрожая совершенно отрезать путь отступления. Но полковник Лайминг считал долгом чести не бросать свою артиллерию, которая в это время лишилась лошадей, и предпочёл задержаться на позиции для отражения неприятеля до своего последнего выстрела.
Но когда в 5-м часу на поле сражения также прибыли и остальные войска 12-й японской дивизии и с высот к северо-западу от Хаматана открыла огонь горная японская артиллерия, то окружение со стороны японцев становилось всё более тесным; японская пехота захватила уже проход у Хаматана.
Тогда только полковник Лайминг решился штыками проложить себе путь отступления в долину. Что этот прорыв русских войск вообще удался, хотя с огромными жертвами, отнюдь нельзя приписать форме строя, которая была выбрана для этого штыкового удара. Командир полка геройски повёл атаку, имея свои войска в сомкнутых колоннах; но как мужественно ни наступал 3-й батальон 11-го полка под звуки музыки на штурм неприятеля, проявляя величайшее самопожертвование ради спасения остальных войск, всё же было очевидно, что движение в атаку глубокими сомкнутыми колоннами на виду значительно превосходящего противника на расстоянии 1000 шагов совершенно не соответствовало требованиям современной тактики.