Если, несмотря на это, японцы, не дождавшись атаки, очистили путь отступления для русских войск, то это доказывает лишь то, что или японцы вовсе не имели такого превосходства сил в этом направлении, или же они не сумели использовать надлежащим образом свой успех, так как сами не знали обстановки.
Известие о поражении под Тюренченом, которое стоило Русской армии потери 60 офицеров и 2130 нижних чинов, в том числе 3 офицера и 524 нижних чина, попавших в плен, а также потери 22 орудий, 8 пулемётов и многочисленной материальной части, произвело в армии действие грома с чистого неба[ 3 0]. Фантастические слухи о потерях 11-го и 12-го полков, бегство 22-го полка, паника в бежавшем обозе, оставление поля сражения штабом Восточного отряда, — всё это распространялось в армии часто в преувеличенном виде, не соответствовавшем действительности. Доверие к собственным силам пошатнулось, а прежде всего пошатнулось доверие к своим начальникам. Видно было, какое чрезвычайное, неизгладимое впечатление в армии произвела неудача при первой встрече с противником.
Один только ген. Куропаткин оставался спокойным и пробовал даже шутить[ 3 1]. Конечно, хладнокровие и спокойствие являются для полководца превосходными качествами, отлично влияющими на окружающих; но — только в том случае, если эти качества сочетаются с твёрдой волей и энергией. Спокойствие же Куропаткина отнюдь не являлось показателем его душевных сил; оно никого не могло ввести в заблуждение, потому что оно исходило из его крайне флегматичного и пассивного характера.
Причины поражения искали всюду: их искали и находили в преждевременном отступлении 22-го полка, в запоздалом прибытии подкрепления из резерва, в замедленном отступлении ген. Кашталинского и т. п.
Конечно, все эти причины имели некоторое влияние на общий исход боя, который привёл к тому, что предполагавшееся «отступление с боем» превратилось в тяжёлое поражение. Но коренная причина этого поражения кроется в отсутствии инициативы и готовности взять на себя ответственность со стороны военачальников, которые не хотели, как это требовал Фридрих Великий от своих офицеров, «брать кое-что и на собственные рога».
Кроме того, с русской стороны мы встречаемся с такими формами строя и тактическими приёмами, которые совершенно не соответствуют основным свойствам современного оружия, хотя всё это и не имело в данном случае существенного влияния на исход боя. Вина за это поражение должна пасть всецело и исключительно на начальников, со стороны которых не было ни твёрдой воли и решительности к действиям, ни умения и знания в командовании войсками, а именно:
Генерал Куропаткин —который согласился на то, чтобы кавалерия ген. Мищенко ещё в конце марта отступила за Ялу; он дал Восточному отряду невозможную задачу, в которой он требует победу и успех, но в то же время желает, чтобы это обходилось без жертв; он постоянно вмешивается в распоряжения своих подчинённых и своими беспрерывными указаниями отнимает у них всякую решимость и инициативу действия; он на расстоянии 200 километров принуждает Восточный отряд принять бой на позиции, которую он никогда не видел, и при обстановке, о свойствах которой он не имел никакого представления.
Генерал Засулич —который в постоянном страхе за ответственность никак не мог решиться ни предпринять своевременное отступление, ни принять бой со всеми своими силами и с полной решимостью победить или умереть; он принуждает отряд ген. Кашталинского, вопреки совету этого последнего, как ближайшего начальника этого отряда, ввязаться в бой и в то же время покидает его и вместе с резервом уходит с поля сражения, предоставляя Кашталинского его собственной участи.
Генерал Кашталинский —который признал излишним дать своим помощникам необходимые указания и приказания в день боя 1-го мая; он ничего не делал для того, чтобы обеспечить связь со своим левым флангом, отрядом полковника Громова, и даже сам отнял от этого последнего средства разведывания и охранения: он не сумел выбрать надлежащую минуту для отступления, несмотря на то. что сам неприятель приготовил ему для этого золотой мост; присланное ему подкрепление из резерва под начальством полковника Лайминга он ввёл в бой недостаточно ориентированным, без указаний, оставил их на поле сражения вбезвыходном положении, а сам покинул место боя.
Генерал Мищенко -который не постиг задачу своей кавалерии в Корее и, потеряв связь с противником после того, как находился с ним в тесном соприкосновении, отступил за Ялу, так что высшее начальство в армии целый месяц было лишено всяких сведений о противнике.
Полковник Трухин(начальник кавалерии на левом фланге Восточного отряда) — который возложенную на него задачу по охранении и разведывании на левом фланге Восточного отряда оставил без надлежащего внимания; он недостаточно осведомлял свои войска, а после перехода противника через Ялу он отступил на север, бросив всякое наблюдение за неприятелем, так что японцы могли незаметно и беспрепятственно овладеть позицией на реке Эйхо.
Полковник Громови начальник отряда у Чннгоу — которые упустили из виду немедленно донести ген. Кашталинскому как о своём собственном отступлении, так и о движении противника на Потетынзу и Чингоу.
Все начальники,а также и их штабы — которые недостаточно заботились как о разведывании противника, так и о поддержании связи в бою.
Сами войска —хотя и без надлежащего разумения обстановки, —всё же, в общем, выполняли свою задачу в бою с полным самоотвержением. Но с ужасающей ясностью сказался уже в этом первом столкновении с неприятелем важнейший недостаток командования войсками — это «главная мудрость генерала, которая заключается в его решимости».
Вафангоу
«У меня нет никаких сведений о герцоге Рагузском, но наступаю на неприятеля в полной боевой готовности».
Наполеон, февраль 1814
За три дня до несчастного боя на Ялу Куропаткин телеграфировал военному министру: «Японцы зашевелились на Ялу. С удовольствием буду приветствовать их вторжение в Манчжурию. Для этой цели можно бы построить им даже золотые мосты, лишь бы ни один из них не вернулся назад на родину»…
И вот, японцы уже в Манчжурии; но удовольствия, по-видимому, это вторжение неприятеля не причинило русскому командующему армией, несмотря на всё его наружное спокойствие. Предполагавшееся «отступление с боем» превратилось в тяжёлое поражение, причины которого Куропаткин в первую голову должен был приписать самому себе, ввиду недостатка у него твёрдой воли и решимости.
Упадок духа в русской главной квартире был, действительно, весьма значительный. Ожидали, что генерал Куроки после своей победы на Ялу будет беспрерывно продолжать наступление и к середине мая будет уже дебушировать с гор к югу от Ляояна. Несмотря на свое более чем двойное превосходство сил, Куропаткин всё же считал себя достаточно сильным, чтобы оказать успешное сопротивление наступающей 1-й японской армии. В штабе командующего армией поговаривали о необходимости оставить южную Манчжурию и отступить далее на север. Начали уже очищать Инкоу; крепостную артиллерию, служившую для вооружения имевшихся около Инкоу береговых батарей, начали отправлять на север через Ляоян. Весьма вероятно, что если бы 1-я японская армия, после своей победы на Ялу, двинулась энергично вперёд, то без большого сопротивления могла бы в середине мая овладеть Ляояном.