Неужели русские были так ослеплены, что, не признавая элементарного требования войны, позволили себе выпустить из рук вполне верный успех, который по меньшей мере мог бы иметь огромное моральное значение, — только потому, что для такой победы, дескать, «игра не стоит свеч»? Или этой напускной мудростью хотели утешить себя в данное время, обещая себе большую победу в будущем, лишь бы замаскировать свою собственную нерешительность.
Выдвижение вперед слабого отряда ген. Зыкова, конечно, не принесло никакого успеха. Этот отряд, пожалуй, мог бы служить, поддержкой, если бы для воспрепятствования высадке японцев решились направить всю кавалерию, которой могли располагать, а не только 2 эскадрона с конной артиллерией. Но в данном случае речь шла не о производстве рекогносцировки только, но о полном уничтожении японских войск, которые успели уже высадиться. Поэтому вместо 4 батальонов требовалось послать столько же дивизий.
Понятно поэтому, что наместник, который был невольной причиной замедленного возвращения Зыкова, был весьма озабочен судьбой этого отряда и поэтому одобрил его отозвание назад. Этим же объясняется телеграмма из Петербурга от 10-го мая на имя наместника и Куропаткина, в которой выражено опасение, «как бы слабый отряд генерала Зыкова, удалённый на 150 километров, не подвергся не только участи отряда ген. Засулича, но, быть может, полному уничтожению».
Непонятно, однако, что обе эти инстанции, т. е. наместник и петербургские власти, которые так поощряли Куропаткина в нерешительности и медлительности его действий, несколько позже, как сейчас увидим, требовали от него наступательных действий при гораздо менее благоприятной обстановке. В телеграмме из Петербурга на имя наместника от 10-го мая, между прочим, указывалось, что удержание Инкоу не является необходимым, и требовалось большее сосредоточение рассеянной армии, причём выражалась надежда, что численности войск будет тогда достаточно, чтобы «встретить не только одну, но даже две японские армии». Высказав такую уверенность, петербургские власти сами тотчас же испугались такой решительности своих требований и, опасаясь также со своей стороны принять на себя ответственность, сейчас же прибавляют в телеграмме, что «если, при всём том, численность войск была бы недостаточной, то, в крайнем случае, можно отступить далее, до Сунгари»…
Также и наместник, незадолго до получения им телеграммы Государя, сделал некоторые уступки взглядам Куропаткина. Во время своей поездки из Порт-Артура[ 3 7] он имел совещание с Куропаткиным на вокзале в Ляояне, и в результате этого свидания было принято решение, из которого видно, что наместник, ввиду недостаточных сил Манчжурской армии, отказался от требовании оказать Порт-Артуру активную поддержку и признал излишней упорную оборону горных позиций между Ялу и железной дорогой. Эту последнюю адмирал Алексеев допускал лишь для выигрыша времени с целью сосредоточить большую часть сил у Ляояна и здесь оказать неприятелю решительное сопротивление «в случае, если не будет большой разницы в силах»[ 3 8]. Здесь обнаруживается, что и наместнику недоставало твёрдой воли, чтобы настоять на исполнении раз принятого им решения: к»к только он встретился с небольшими затруднениями в виде возражений со стороны Куропаткина, он сейчас же сдал и согласился на уступки, а как только адмирал Алексеев очутился в Мукдене один за зелёным столом и не слыша возражений со стороны Куропаткина, он, как сейчас увидим, снова начинает настаивать на необходимости оказать Порт-Артуру активную поддержку.
Словом, в общем выводе, благодаря нерешительности русских полководцев, японцы совершенно беспрепятственно — можно сказать даже чуть ли не приветствуемые дружественно — мирно высаживаются в бухте Янтува в то время, как ген. Фок в Кинчжоу наблюдал эту высадку в полной бездеятельности, а 1-й Сибирский корпус по приказанию Куропаткина сосредотачивался в районе Хайчен-Ташичао. 14-го мая японцы заняли железнодорожную станцию Порт-Адамс и, таким образом, совершенно отрезали Порт-Артур с сухопутной стороны. После того, как к середине мая высадились 3 японских дивизии (3-я, 1-я и 4-я) и 1-я отдельная артиллерийская бригада, во второй половине мая последовала высадка 2-го эшелона 2-й армии -5-я и 11-я пехотные дивизии и 1-я кавалерийская бригада. Кроме того, между 19-м и 23-м мая последовала высадка 10-й пехотной японской дивизии.
Таким образом, первоначальное превосходство сил на стороне русской армии, благодаря полнейшей пассивности её вождей, обратилось решительно в сторону японцев, потому что в то время, когда японцы успели усилиться 6-ю пехотными дивизиями и отдельной артиллерийской и кавалерийской бригадами, на стороне русских последовал незначительный прирост сил ввиду того, что перевозка войск н течение мая совершенно остановилась и к началу июня успели подвезти только 4-й Сибирский корпус (2-я и 3-я Сибирские пехотные дивизии) под начальством генерал-лейтенанта Зарубаева и Сибирскую казачью дивизию генерал-лейтенанта Симонова. Кроме того, 9½ батальонов 1-й Сибирской пехотной дивизии были перевезены в Ляоян и Мукден. Что касается числа тактических единиц, то на стороне русских войск всё ещё было превосходство в силах, около 35 батальонов и 60 сотен; но в отношении числа орудий решительный перевес был, во всяком случае, на стороне японцев.
Вот в это-то время, в начале июня 1904 года — единственное время за всё продолжение войны, когда превосходство сил было не на стороне русских, — ген. Куропаткина против его воли принуждали к наступательным действиям…
Едва только наместник прибыл в Мукден, как он скоро возвратился к своей первоначальной точке зрения, выраженной им ещё в начале войны, относительно ведения операций и в письмах и телеграммах стал требовать от командующего армией проявления большей инициативы и решительности в действиях, на что, как мы видели выше, у него не хватило твёрдости воли настоять при личном свидании с Куропаткиным. Уже 11-го мая, т.е. только 5 дней спустя после своего свидания с Куропаткиным в Ляояне, где он выказал себя отчасти склонным ко взглядам командующего армией, он в длинном письме к Куропаткину старается доказать ему, что положение на театре войны, вообще, нельзя признать затруднительным, и обращает его внимание на последствия, которые вызвало бы отступление русской армии от Ляояна — именно «окончательную потерю престижа на Дальнем Востоке, потерю Порт-Артура, вероятную гибель флота и т. д.». Поэтому адмирал Алексеев в заключение своего письма выражает уверенность, что «славные войска Манчжурской армии сумеют оказать решительное сопротивление противнику при его выходе из гор в равнину, а после прибытия подкреплений из Европейской России перейдут тотчас же в победоносное наступление».
Пока, в данное время, со стороны наместника не выражалось никаких опасений за участь Порт-Артура, напротив, адмирал Алексеев выражает уверенность, что крепость на долгое время, наверное, прикуёт к себе сильную японскую армию. Но как только командующий армией в своих ответных письмах указал на «возможность отступления до Телина и даже далее, обусловливая это отступление необходимостью «исполнить волю Государя, указавшего на сосредоточение армии как на ближайшую задачу», то наместник снова поднял вопрос о необходимости оказать поддержку Порт-Артуру, указав при этом, что Государь Император сам в своей телеграмме от 10-го мая затронул вопрос об опасном положении крепости, которая едва в состоянии будет продержаться 2-3 месяца, но что отступление от Ляояна отдалит выручку Порт-Артура на несколько месяцев.