Трудно было, строго говоря, в присланной из Петербурга телеграмме усмотреть возбуждение вопроса о выручке Порт-Артура[ 3 9], но адмирал Алексеев воспользовался определённостью этой телеграммы, чтобы истолковать её в желательном для себя смысле. Находясь в Порт-Артуре, он, ввиду надвигающейся опасности и нерешительности в командовании войсками на театре войны, вынес впечатление, что как крепость, так и флот будут не в состоянии оказать продолжительное сопротивление атакам неприятеля, поэтому он считал необходимым скорейшую их выручку посредством наступления полевой армии. Во время своего личного свидания с Куропаткиным ему не удалось настоять на осуществлении своих взглядов, потому что командующий армией мог с полным правом возразить ему, что он, наместник, совершенно меняет свой взгляд относительно обороноспособности Порт-Артура, поэтому он сам должен нести ответственность за последствия такого оборота дела, если снабжение крепости, на котором Куропаткин упорно настаивал ещё в начале войны, окажется теперь недостаточным, чтобы оказать неприятелю продолжительное сопротивление. Вот почему наместник начал действовать за спиной петербургских властей и в своих настояниях перед Куропаткиным о необходимости идти на выручку Порт-Артура прикрывался волей Государя.
Снова обозначилось противоречие во взглядах наместника и командующего армией, которое обострялось всё более и более. Нет сомнения, что неясность отношения между адмиралом Алексеевым и генералом Куропаткиным значительно затрудняла для последнего командование войсками. Ответственность за ведение операций лежала на командующем армией; между тем, в телеграмме из Петербурга наместнику Алексееву снова подтверждалось, что ему предоставляется полная свобода в направлении военных действий.
Сколько-нибудь самостоятельный полководец на месте Куропаткина, так или иначе, покончил бы с таким положением. Но Куропаткин, точно также, как и Алексеев, в своих телеграфных сношениях с Петербургом старался склонить в пользу своих взглядов руководящие круги Петербурга. Со своей стороны петербургские власти, несомненно, вредили успеху дела тем, что вмешивались в разногласия Куропаткина и Алексеева, вместо того, чтобы возложить всю ответственность на одного из них. Ещё хуже было то, что неопределённость решений, исходивших из Петербурга, давала возможность и Куропаткину и Алексееву понимать всё по-своему, а это ещё больше увеличивало трения между ними.
Как ни симпатичными представляются настояния Алексеева и его требования о переходе к активным действиям, нельзя не обратить внимание на то, что эти настояния исходили не из оснований стратегической обстановки, не ввиду необходимости, вообще, захватить инициативу в свои руки, чтобы предписывать свою волю противнику, а обусловливались, как это упомянуто было выше, заботой наместника об участи Порт-Артура.
Между тем, адмирал Алексеев перед началом войны, как это доказывает Куропаткин в своем отчёте, утверждал, что Порт-Артурская крепость так сильна, что для обороны её достаточно будет одной дивизии-теперь же, когда крепость даже ещё не осаждена неприятелем, требует её скорейшей выручки.
Достойно внимания, как крепость Порт-Артур с самого начала войны уже стеснила деятельность армии. Удивительно, что Куропаткина гораздо меньше упрекают в том, что он придерживался такого пассивного образа действий, что он предоставил японцам захватить в свои руки инициативу, чем за то, что он с самого начала войны не принял мер к освобождению Порт-Артура.
Такое положение является безусловно неверным. Всякая крепость имеет всегда задачей облегчить действие полевой армии и служить ей поддержкой. Такую же задачу, без сомнения, могла бы выполнить и крепость Порт-Артур, приковывая к себе значительные силы японцев и угрожая в то же время тылу другой части наступающей японской армии. Но какая же цена крепости, которая с первого же шага взывает к помощи полевой армии и связывает все её операции?!
Если ген. Куропаткин считал невозможным перейти к наступательным действиям и по тем или иным причинам не ожидал от них успеха, то выручка Порт-Артура, осада которого должна была быть предусмотрена до войны, никоим образом не должна была служить причиной отказа от раз принятого плана.
Но если забота в данное время о Порт-Артуре не должна была изменить решения командующего армией, то настояние наместника о движении на выручку крепости представляло бы собою незабвенную заслугу с его стороны, если бы только он тотчас же по своем отъезде из Порт-Артура настоял на энергичном и быстром наступлении на юг всеми силами, потому что в то время этого требовала стратегическая обстановка. Нельзя было терять ни одного дня, потому что с каждым днём возрастали силы высадившихся японцев.
Вместо же этого наместник соглашается с доводами Куропаткина, и только неделю спустя, 13-го мая, снова поднимает вопрос о выручке Порт-Артура, причём сделал он это в такой форме что его требование отнюдь не могло быть обязательным для командующего армией. Больше того, получилось положение, которое весьма ярко характеризует русских полководцев: в таком положении, где выигрыш каждого дня имел решающее значение, где во главе действий должен был быть поставлен девиз «быстрота и натиск» («асtivité, асtivité, vitesse») — в таком положении в штабе наместника и командующего армией, вместо того, чтобы действовать, принялись за сочинение операционных планов.
В штабе командующего армией пришли к заключению о необходимости короткого наступления, притом только в случае, если неприятельские войска высадятся на береговой полосе Сиюнхечен-Кайпинг-Инкоу, тогда как к штабе наместника генерал-квартирмейстер и начальник штаба в основу своего плана принимали необходимость освобождения Порт-Артура.
На эти со чинения и переговоры снова пошло полных 10 дней. К середине мая в бухте Янтува была окончена высадка только З-х японских ди в изи й, но вслед за тем происходила уже высадка 5-й дивизии и предстояла высадка ещё 11-й дивизии, а в Дагушане была закончена высадка 10-й дивизии. Наконец, 23-го мая начальник штаба наместника генерал-лейтенант Жилинский передал командующему армией письменное предписание, в котором он излагает ему свой взгляд на общее положение дела, и ввиду всех этих соображений, а также ввиду того, «что Его Величеством Государём поднят вопрос о выручке Порт-Артура», он считает настоящий момент «вообще удобным для перехода Манчжурской армии к наступательным действиям». Во внимание ко всем этим соображениям адмирал Алексеев предлагает командующему армией на выбор один из следующих двух наступательных планов:
1) Оставив достаточно сильный отряд на южном фронте, со всеми остальными войсками атаковать армию Куроки и отбросить её за Ялу. Такой план «при несомненном превосходстве в силах Манчжурской армии над теми японскими войсками, которые находились тогда в южной Манчжурии, не представляет собою никакой опасности и обещает несомненный успех». По окончании этой операции следовало, по выставлении достаточно сильного заслона, со всеми силами двинуться на Порт-Артур.
2) Или же выставить надёжное прикрытие со стороны Куроки и двинуться со значительными силами против японских войск, осаждающих Порт-Артур[ 4 0].
Предоставляя Куропаткину выбор по его усмотрению одного из этих планов, наместник, тем не менее, давал понять, что ему представляется более предпочтительным первый из этих планов, т. е. наступательное движение против армии Куроки.
Хотя уже было упущено много драгоценного времени, всё же успех обещал каждый из этих двух планов наступательных действий, если бы только наступление было произведено без замедления и с достаточными силами. Но если вспомнить, что Куропаткин до того времени уже упустил гораздо более благоприятный случай нанести отдельное поражение разрозненным японским войскам, то понятно будет, что он не особенно был склонен перейти к наступательным действиям в такое время, когда уже закончилась высадка большей части 2-й японской армии и когда стали поступать донесения о происходящей в Дагушане высадке новой японской армии (в действительности только 10-й дивизии). Если бы он настойчиво держался своего первоначального взгляда о необходимости дождаться из Европейской России достаточных подкреплений и перейти в наступление лишь тогда, когда у него будет решительное превосходство в силах, то трудно было бы что-нибудь возразить против такого образа действий.