В своём дневнике от 24-го мая Куропаткин называет планы наместника «стратегией приключений». По его мнению, выраженному в его отчете, планы наместника он считал гибельными. Если таково было его убеждение, то он, конечно, должен был настоять скорей на своей отставке, а никак не должен был соглашаться быть исполнителем этих планов. Но, конечно, Куропаткин уклонился от определённого решения и старался как-нибудь оттянуть исполнение предписания наместника, поэтому он передал это предписание «для рассмотрения» начальнику штаба и генерал-квартирмейстеру штаба армии.
Опять было потеряно несколько драгоценных дней. Генерал Харкевич был того мнения, что «принятие какого бы то ни было энергичного образа действий с нашей стороны, при господстве неприятеля на море и до окончательного сосредоточения наших сил, при превосходстве численности войск японцев, представляется в данную минуту чрезвычайно рискованным». Генерал Сахаров, соглашаясь, в общем, со взглядами ген. Харкевича, полагал, что «для удовлетворения господствующего в России общественного мнения, требующего наступления, быть может, следовало предпринять наступательные действия отрядом, не превосходящим силами один армейский корпус, действия которого должны иметь характер чисто демонстративный».
Оба эти мнения весьма характерны для обоих важнейших помощников Куропаткина: «энергичное решение» представляется «рискованным» — хотя известно каждому солдату, а тем более это хорошо должен знать каждый полководец, что всякое решение не энергичное должно быть гибельным в своих последствиях! А ещё лучше совет Сахарова, который рекомендует наступательные действия «для удовлетворения требований общественного мнения», которому, значит, противиться не следует, поэтому рекомендуется послать слабый отряд «для демонстративных целей»-для того, значит, чтобы никоим образом не принять на себя ответственность за последствия[ 4 1].
На основании этих мнений, которые, в общем, согласовались со взглядами Куропаткина, 28-го мая им была послана докладная записка наместнику, в которой он подробно приводит основания, не допускающие «по соотношению сил данной минуты» никоим образом наступление на Ялу; ещё более решительным образом отклоняет он активные действия по направлению к Порт-Артуру, которые представляются «ещё более рискованными, чем первоначальная посылка войск на Ялу, потому что в настоящем случае отряду угрожала бы опасность действий со стороны японцёв во фланг и в тыл».
По этим соображениям командующего армией надо было ожидать, что он отклонит от себя исполнение обоих наступательных планов. Но так как характеру Куропаткина противоречила всякая настойчивость в осуществлении своего взгляда, то он и в данном случай прибёг к компромиссам, в результате которых он в особом представлении наместнику указывает на то, что «до того времени он полагал возможным, что крепость Порт-Артур будет держаться так долго, пока там хватит запасов, которыми гарнизон обеспечен на целый год; теперь же по авторитетному заявлению Вашего Высокопревосходительства крепость может продержаться всего только 2-3 месяца. При таком, совершенно новом для меня, положении вещей я должен согласиться, что Манчжурская армия, подвергая опасности хотя бы значительную часть своих сил, вынуждена будет напрячь все усилия, чтобы привлечь на себя возможно больше сил противника, действующего против Порт-Артура».
Мы видим, таким образом, что Куропаткин не мог прийти ни к какому решению. Можно быть различного мнения по вопросу о том, представлялось ли в данную минуту наступление выгодным или нет, после того, как было потеряно столько драгоценного времени, но какое бы то ни было решение принять нужно было. Куропаткин же, тем не менее, продолжал искать какой-то средний путь и тянул время, а это привело к гибельным последствиям.
Впрочем, надо думать, что около этого времени, т. е. в начале июня, решительно поведённое наступление против армии Куроки у Фынхуанчена, имело бы все шансы на успех. 1-я японская армия была в то время разбросана: 12-я дивизия собиралась в Айянямыне по дороге на Саймадзы, 1-я бригада гвардейской дивизии следовала для поддержки 10-й дивизии на Сиюянь, так что у Фынхуанчена находилось всего только 1½ дивизии. Ждать поддержки от 2-й армии, удалённой на 200 километров, при местности гористой, бедной дорогами, армия Куроки никоим образом рассчитывать не могла. Оставив необходимый заслон на юге, русские могли направить против изолированной части армии Куроки 5-6 дивизий. Но значительные операции в горах русские начальники считали, вообще, совершенно невозможными.
С самого начала войны были слышны разговоры о том, что русский солдат непривычен для походов и сражений в горах, что армия не снабжена соответствующим образом ни артиллерией, ни обозами. В своём отчёте Куропаткин говорит следующее относительно времени более позднего, около середины июня, после того, как на театр войны прибыла часть 10-го корпуса:
«После прибытия 4-го Сибирского корпуса и дивизии 10-го корпуса нашей армии предоставлялась, по-видимому, подходящая обстановка для действий по внутренним операционным линиям. Но наступление против Куроки или Нодзу (усиленная 10-я дивизия у Дагушаня) не обещало, однако, никакого успеха, вследствие нашей неподготовленности для действий в горах: нет горных орудий, тяжёлые обозы, необеспеченность снабжения запасами вследствие недостатка перевозочных средств… Оставалось наступление против 2-й армии Оку, базируясь на. железную дорогу; но наступление в атом направлении могло бы стать для нас опасным, если бы Куроки и Оку, отбросив выставленные нами против них заслоны, двинулись для действий на наши сообщения».
Правда, Манчжурская армия не была снабжена горной артиллерией и не имела легковых обозов. Ответственность за это, однако, падает прежде всего на бывшего военного министра Куропаткина. Всё же это обстоятельство никак не могло служить оправданием полной, будто бы, невозможности действий в горах для Манчжурской армии.
Необходимо иметь в виду, что в армии Куроки только одна 12-я дивизия имела горные орудия, тем не менее японцы со своей полевой артиллерией прошли почти всю Корею и не встречали затем затруднений для действий этой артиллерией также в горах южной Манчжурии.
Точно так же не выдерживает критики утверждение Куропаткина, что предвиделись затруднения в снабжении войск в горах вследствие недостатка перевозочных средств. Что же препятствовало русским организовать обозные колонны из вьючных животных и носильщиков ещё в начале войны, подобно тому, как это сделали японцы в Корее?! В Манчжурии можно было найти достаточное количество лошадей и ослов, которые впоследствии и русским войскам послужили для формирования вьючных обозов: носильщиков и кули можно было найти в любом количестве; нашёл же Куропаткин тысячи рабочих-китайцев для возведения укреплений около Ляояна!…
В заключение можно допустить, что русской солдат, пожалуй, и не привык к действиям в горах, но под начальством энергичных вождей, при свойственных ему выносливости в преодолении лишений всякого рода, русский солдат справился бы с затруднениями не хуже японцев. Забыли разве, что русская армия смогла сделать под начальством Суворова, имя которого так часто произносится в русской армии! Его переход через Альпы, стоивший ему третьей части всей армии, большей части лошадей и всех орудий, по словам Клаузевица, не помешал ему всё-таки «точно стремительному потоку, прорвать все плотины, которые воздвигались неприятельскими войсками, и каждый такой порыв Суворова был победой над неприятельской армией. Эти дивные горы были пройдены русскими войсками по таким тропинкам, по которым никогда до того времени не проходило и, вероятно, никогда не пройдёт никакое войско, и когда, наконец, Суворов со своей армией, усталые и замученные как затравленные, преследуемые на охоте звери, достигли долины и неприятель готовился уже совершенно безопасно одолеть их, как готовую добычу, они как вырвавшийся разъярённый медведь из берлоги порвали и низринули все препятствия, обратив неприятеля в бегство и ужас»…