Как это постоянно у него было, Куропаткин главную свою заботу направил для второстепенной задачи — обеспечение тыла, вместо того, чтобы всё внимание сосредоточить для достижения важнейшей цели — уничтожение противника. Действительно, была возможность угрозы тылу со стороны 1-й армии Куроки и высадившейся дивизии в Дагушане, которые могли действовать против сообщений войск, направляемых на юг.
Но какие же особые последствия это могло принести, если бы была одержана победа под Порт-Артуром? Пусть бы Куропаткин вспомнил пример своего учителя Скобелева, который перед штурмом Геок-Тепе до крайности ослабил свои прикрывающие войска, оставленные для защиты сообщений; он нисколько не боялся за свой тыл, за потерю оставленных позади областей, потому что хорошо знал, что, одержав победу на важном пункте, всё преклонится ему также и в тылу. Но Куропаткину хотелось вести войну таким образом, чтобы его войска никогда не рисковали, поэтому он ни разу не мог добиться успеха.
Таким образом, Куропаткин отправил 2½ дивизии, удаляя их на протяжении 200 километров, против превосходящего численностью противника. Но, несмотря на это неравенство сил, можно было ещё и теперь достигнуть известного успеха, если бы только отряду ген. Щтакельберга была поставлена ясная цель с энергичным решением довести её до конца, без оглядки назад.
В своём отчёте, ссылаясь на Петра Великого и Александра I, бывший командующий Манчжурской армией высказывает следующее: «Эти знаменитые вожди ставили нашим войскам незыблемые цели для их деятельности и внушали каждому воину убеждение, что бой должен быть доведён до успешного конца, каких бы жертв он ни потребовал, и в результате войска достигали поставленной им цели».
Куропаткин, по-видимому, и не подозревает, какая критика по отношению к его собственным действиям заключается в этих строках. Можно ли проследить хотя бы намёк на стойкую цель в его инструкциях, данных ген. Засуличу на Ялу или теперь опять ген. Штакельбергу под Вафангоу?
В общей инструкции, данной ген. Штакельбергу от 7-го июня, говорится следующее: «Вверенный вашему превосходительству корпус имеет задачей наступлением по направлению к Порт-Артуру, привлечь на себя возможно больше сил противника для того, чтобы ослабить положение неприятельских войск, оперирующих на Квантунском полуострове. Для достижения этой цели наступление ваше против прикрывающих на севере Квантуна японских войск должно быть произведено быстро и решительно, для того, чтобы выдвинутые вперёд войска противника, в случае, если они окажутся слабыми, немедленно же разбить. Если же придется встретить превосходные силы, то бой не должен быть доведён до решительного удара и, во всяком случае, резервы никоим образом не должны быть введены в дело до тех пор, пока не будет совершенно выяснено положение. Конечная цель вашего движения на юг заключается в том, чтобы снова овладеть позицией Кинчжоу и, затем, в дальнейшем движении к Порт-Артуру».
Верно в этой инструкции лишь то, что это наступление на юг, — если, вообще, оно имело какую-нибудь цель, — «должно быть произведено быстро и решительно». Но в устах Куропаткина это требование звучит довольно своеобразно, если вспомнить, что он целый месяц потерял совершенно даром, после начала высадки японцев на материк.
Затем, что сам Куропаткин не относился особенно серьёзно к своему требованию «быстро и решительно», указывают ещё дальнейшие строки его инструкции, в которых сквозит опасение, как бы Штакельберг, в самом деле, не попытался достигнуть поставленной ему цели, действуя энергично и решительно. Что Штакельберг встретится не со слабыми отрядами или прикрытиями, можно было предвидеть заранее, если же он встретится с превосходными силами, — а русское начальники склонны были всегда и всюду видеть противника в превосходных силах, — то ни в какое решительное сражение ввязываться не следовало. Что же в таком случае обозначало требование Куропаткина вести наступление «быстро и решительно»?!
Как может начальник принять какое бы то ни было смелое решение, — которое только одно может привести к успеху, — если с самого начала ему надевают путы на ноги таким приказанием, чтобы, «никоим образом не вводить в дело резервы» до тех пор, пока дело в бою не выяснится совершенно!
Это был один из основных принципов куропаткинской стратегии, которой он обязан большей частью своих поражений под Ляояном, Шахе и Сандеду. Ведь вполне ясным положение никогда не представляется в бою и окончательно оно выясняется лишь тогда, когда наступает конец, когда уже виден исход боя; поэтому, если полководец при всех обстоятельствах желает добиться вполне ясного положения, то он рискует никогда не решиться на что-нибудь и неизбежно упустит подходящий случай, когда он может путем смелой решимости добиться успеха.
Таким образом, по внутреннему смыслу, задача, поставленная Куропаткиным отряду Штакельберга, была очень похожа на задачу, данную им Засуличу на Ялу: «добейся успеха, но не смей решаться на что-нибудь отважное и не жертвуй войсками»…
Все эти полумеры и двойственные приказания имели последствием то, что в наступлении на юг скрывался уже зародыш поражения. Другой начальник на месте ген. Штакельберга при готовности взять на себя ответственность, быть может, парализовал бы этот зародыш неуспеха вмешательством в дело своей собственной личности и, действуя энергично и решительно, мог бы поправить недостатки своего командующего армией. В таком случае не исключалась возможность успеха, несмотря на все проволочки и полумеры.
Необходимо заметить, что японская армия численностью пехоты превосходила отряд ген. Штакельберга, а артиллерией превосходила даже очень значительно, имея 222 орудия, потому что ввиду полной бездеятельности ген. Стесселя, 2-я японская армия не должна была заботиться о своем тыле и поэтому могла в бою против Штакельберга ввести все свои силы. Но это превосходство сил японцев в бою под Вафангоу нигде не сказалось, кроме действий артиллерии.
Благодаря не вполне целесообразным распоряжениям японцев, до полудня 15-го июня с их стороны введены были в бой всего только 2 дивизии (3-я и 5-я), а от 4-й дивизии в бой могла вступить только одна бригада, а другая бригада вовсе не прибыла на поле сражения, поэтому до полудня 15-го июня превосходство в силах пехоты было даже на стороне русских, не говоря уже вовсе про значительное превосходство в силах русской кавалерии[ 4 2].
Если бы ген. Штакельберг и его помощники были воодушевлены смелой решимостью и энергией, то они, безусловно, могли бы достигнуть важных успехов. Но в Манчжурской армии не было вовсе начальников, которые решались бы брать что-нибудь на собственный риск и страх; да и нельзя упрекать ген. Штакельберга за то, что он, согласно полученному им приказанию, хотел непременно дождаться полного выяснения обстановки, не решаясь вводить в бой все свои силы, и, конечно, упустил, благодаря этому, благоприятную минуту.
Совершенно те же причины, которые привели к несчастному исходу боя на Ялу, — недостаток инициативы, отсутствие готовности брать на себя ответственность, отсутствие самостоятельности начальников, неясные и противоречивые приказания, неудовлетворительная служба связи и передачи приказаний, пренебрежение разведывательной службой, — привели также и ко второму тяжёлому поражению армии Куропаткина, и под Вафангоу.
К вечеру 12-го июня к сосредоточившимся у Вафангоу главным силам 1-го Сибирского корпуса — 1-я и 9-я. Восточносибирские стрелковые дивизии — присоединилась также 2-я бригада 35-й пехотной дивизии (полки 139-й и 140-й, 3 батареи 35-й артиллерийской бригады — 8 батальонов и 24 орудия) под начальством генерал-майора Гласко. Корпусу Штакельберга недоставало только 34-го и 35-го Восточносибирских стрелковых полков, находившихся на охране побережья между Инкоу и Синьюченом, где около этого времени они были сменены полком 4-го Сибирского корпуса и должны были присоединиться к отряду Штакельберга в течение 14-го июня. В ожидании окончательного сосредоточения своего отряда, в случае наступления японцев, ген. Штакельберг намеревался оказать сопротивление на избранной им позиции к югу от станции Вафангоу, по обе стороны железной дороги. Войска работали над укреплением этой позиции, которое давалось очень трудно вследствие каменистого характера местности.