Несколько дней спустя ген. Куропаткин был уже, по-видимому, другого взгляда. 17-го июля он отдал приказание южную группу войск значительно усилить и даже весь 17-й корпус в составе 3-й и 35-й пехотных дивизий и отдельной кавалерийской бригады сосредоточить на станции Ташичао. Утром 19-го июля ген. Зарубаев и ген. Штакельберг были уведомлены начальником штаба армии, чтобы в случае атаки неприятеля не отступать со своих позиций, потому что командующий армией «признаёт теперь возможным оказать на позициях упорное сопротивление». В случае необходимости к позиции будут придвинуты резервы (17-й армейский корпус), находящиеся на станции Ташичао.
Задача корпусов, расположенных на укреплённой позиции у Ташичао, казалась, таким образом, выясненной, но ещё в течение того же дня, 19-го июля, ген. Куропаткин снова начал колебаться в принятом им решении. Донесения, поступавшие с восточного фронта о наступлении японцев, заставили ген. Куропаткина высадить на станции Ляоян полки 3-й пехотной дивизии, от которой 9-й полк был уже направлен далее на юг и прибыл в Ташичао, так что уже вечером 19-го июля в телеграмме, адресованной ген. Штакельбергу и ген. Зарубаеву, ген. Куропаткин снова подготавливает их «к возможности отступления корпусов к Хайчену», — «в случае, если обстоятельства на восточном фронте примут тревожный характер».
Вечером 19-го июля ген. Куропаткин уехал из Ташичао в Мукден для совещания с наместником. Перед своим отъездом он сделал распоряжение, о котором, однако, он счел лишним сообщить ген. Зарубаеву, заменявшему его здесь на время отсутствия, — приготовить все для незамедлительной отправке обозов и войсковых грузов на север: обозы ночью держать в запряжке, лошадей — засёдланными. Из этого распоряжения, которое в моральном отношении должно было иметь вредное влияние на войска, видно было, что ген. Куропаткин предполагал весьма скорое отступление от Ташичао. Он оставил, таким образом, войска в полной неизвестности, какая им предстоит задача и чего держаться.
20-го июля состоялось свидание наместника и командующего армией в Мукдене. Чтобы успокоить наместника и удержать его на точке зрения своих взглядов, ген. Куропаткин представил ему на утверждение «секретный доклад», заключавший в себе план наступательного движения на юг группой корпусов 1-го и 4-го Сибирских и 17-го армейского, «общие силы которых вполне достаточны, чтобы отбросить войска ген. Оку на юг, а Дагушанскую армию (10-я дивизия и одна резервная бригада) на Сиюян». Конечно, сил этих для данной задачи было совершенно достаточно, но ген. Куропаткин в это время вовсе и не думал об атаке, как это видно из примечания к его докладу, что войскам восточной группы предстоит первым начать атаку, а это возможно лишь тогда, когда эта группа будет доведена до численности в 112 батальонов.
Адмирал Алексеев отклонил этот план, видя в нём только замедление требуемого им наступления; вместо этого он предложил «после прибытия 17-го корпуса перейти в энергичное наступление против армии Куроки, не дожидаясь никаких других подкреплений».
Ген. Куропаткин, в конце концов, согласился с этим. Решено было, что войска восточного фронта, под личным начальством командующего армией, атакуют 1-ю японскую армию, удерживая в то же время позиции, занятые русскими войсками, против армий Оку и Дагушанской; так, по крайней мере, наместник телеграфировал о результате совещания в Петербург. Для атаки армии Куроки, кроме войск Восточного отряда, были назначены ещё 10-й и 17-й армейские корпуса.
Вследствие этого решения, части войск 17-го корпуса (12 батальонов и 96 орудий), находившиеся на станции Ташичао в виде резерва для южной группы корпусов, были направлены 22-го июля в Ляоян. Таким образом, войска южной группы накануне боя лишились обещанного подкрепления. В то же время войска 17-го корпуса проводили время только в бесцельных маршах, нигде не принимая участия в боях.
Всё же оставленные на позиции у Ташичао войска могли рассчитывать на успешное удержание в своих руках этой позиции даже предоставленные собственным силам, если бы была на то только твёрдая воля. Но в тот же день, 22-го июля, ген. Зарубаев получил телеграмму от начальника штаба армии ген. Сахарова, который сообщал ему о предположенной атаке армий Куроки и в то же время прибавлял: «Предложенная 1-му и 4-му Сибирским корпусам задача заключается не в упорной обороне позиции, а в том, чтобы заставить развернуться превосходные силы противника, после чего с боем они должны отойти назад в Хайчен».
Наконец, 23-го июля, т. е. когда бой у Ташичао уже начался, ген. Зарубаев получил от командующего армией одну за другой две телеграммы, в которых ему указывается на «возможность только демонстрации японцев против Ташичао», а далее указывается, что по полученным сведениям против 1-го и 4-го корпусов действует не более 4 японских дивизий, не считая резервных войск…
Нелегко было генералам, командовавшим в Ташичао, уяснить себе задачу ввиду таких неопределённых и противоречивых указаний, поэтому они считали себя вправе придерживаться прежнего приказания об отступлении на Хайчен, тем более, что об отмене этого отступления в последних указаниях не упоминалось вовсе.
С другой стороны из этих колебаний командующего армией видно было, что ему весьма желательно было бы успешное удержание позиции у Ташичао, но в то же время он боялся ответственности отдать в таком смысле определённое приказание.
Помощники энергичные и решительные взяли бы в данном случае ответственность на себя и этим положили бы конец нерешительности своего полководца, тем более, если принять во внимание, что ген. Зарубаев был вполне убеждён в возможности победоносного отражения атаки японцев на позицию у Ташичао. Такое решение ген. Зарубаева даже вполне согласовывалось с предположенной ген. Куропаткиным атакой на восточном фронте и соответствовало общему положению дел.
Ген. Куропаткин утверждает в своем отчете, что он дал ген. Зарубаеву только «общие директивы», предоставив ему полную свободу действий, поэтому пытается свалить на него ответственность за сдачу позиции у Ташичао. Конечно, такое предоставление свободы действий действительно требуется при целесообразном командовании войсками; весь вопрос только в том, что в данном случае понимается под терминами, «директива» и «свобода действий». Под словом директиванадо разуметь ясную постановку задачи; для достижения её предоставляется свобода действий, т. е. полная самостоятельность в выборе средств и способов для достижения поставленной ясной задачи. В указаниях же ген. Куропаткина кроется полная противоположность таким понятиям о директиве и свободе действий, так как эти указания были настолько связаны всевозможными «но» и «когда», что поставленная цель делалась чрезвычайно неясной и туманной, а что касается принятия какого-нибудь самостоятельного решения и подлинной свободы действий, то достаточно вспомнить, что ген. Зарубаеву не разрешалось даже изменить что-нибудь в группировке войск, без чего не может быть и речи о какой-либо свободе действий.
Во всяком случае ген. Куропаткин, на основании его собственных указаний, должен был считаться с возможностью очищения позиции у Ташичао, поэтому полученное им донесение 24-го июля, когда он находился в Гудзядзы при войсках 10-го корпуса на пути из Ляояна в Саймадзы через Сихоян, никоим образом не могло быть для него неожиданным. Хоть факт, что Куропаткин после этого донесения сейчас же отменил предположенное наступление на восточном фронте и 26-го июля поспешил уже отступлением войск с южного фронта на Хайчен, доказывает только, что ген. Куропаткин серьёзно никогда и не думал об исполнении требования наместника относительно перехода к активным действиям.