Возможно, таким образом, что к вечеру силы обеих сторон постепенно выровнялись; но зато в первые часы дня полковник Цыбульский имел на своей стороне, несомненно, силы в 12 раз больше, а большую часть дня имел силы в 4 раза, или, по меньшей маре, в 2 раза больше против неприятеля, и, тем не менее, всё же не достиг никакого успеха, потому что он, как и другие начальники, постоянно преувеличивал силы противника и никак не рвался ввести в бой для атаки все свои войска.
Около 5 часов пополудни полк начал своё отступление, мотивируя тем, что против него действовали четверные силы японцев, охвативших притом его фланг и тыл. Потери полка составляли: 4 офицера и 234 нижних чина убитыми и ранеными; потери японской роты 16-го полка составляли 10 офицеров и 135 нижних чинов.
Неудачные действия колонны полковника Цыбульского история русского генерального штаба объясняетнезнанием местности и недостатком карт, хотя в долине Ланхе русские были расположены продолжительное время и вполне возможно было рекогносцировать важнейшие дороги[ 7 6]. Во всяком случае, едва ли противник мог быть лучше осведомлён относительно местности. Вернее то, что главнейшей причиной этого плачевного исхода боя колонны полковника Цыбульского были те же общие недостатки, которые мы замечаем в действиях остальных колонн — отсутствие инициативы и энергии у начальников.
Остаётся ещё рассмотреть действия колонны Ждановского (9 рот 36-го стрелкового полка, 2 сотни и 2 горных орудия) для того, чтобы убедиться, что в действиях всех упомянутых колонн не было исключения в отношении указанных выше недостатков. Отряд Ждановского был выслан из состава бригады ген. Гершельмана из Сихояна по направлению на Сияматун и Лянсангуань. У Кусангоу находилась японская рота 16-го полка, которая при приближении отряда Ждановского отошла на позицию севернее Сияматуна. Так как находившиеся на этой позиции роты 16-го полка были отправлены на перевалы Сяокаолин и Сибейлин, то упомянутая японская рота могла быть усилена только одной пионерной ротой. Но это подкрепление оказалось даже излишним, потому что полковник Ждановский никак не мог решиться на атаку этой роты и ограничился только высылкой дозоров против неприятельской позиции. Здесь также действия этой колонны кончились тем, что Ждановский вообразил обход противника и в 12½ часов дня начал отступление, потеряв всего 8 человек ранеными.
К вечеру 17-го июля полки 3-й Восточносибирской стрелковой дивизии, а также 1-й бригады 9-й пехотной дивизии снова сосредоточились на свой бивак у западной подошвы Янзелинского перевала; полки же 22-й и 24-й стрелковые заняли укреплённую позицию на Лянхе между Тавуаном и Шуйдзапуза. Общие потери русских в этой операции составляют 29 офицеров и 1213 нижних чинов. Японцы потеряли всего 365 человек.
Если ещё требовалось новое доказательство, то бой у Мотиенлинского перевала подтвердил ещё раз, что русские обязаны своими поражениями не отдельным начальникам, а общим недостаткам — отсутствию инициативы, самодеятельности и готовности к жертвам, которые замечаются во всей армии.
В своём отчёте ген. Куропаткин высказывается следующим образом относительно боя 17-го июля: «В середине июля Восточный отряд, бывший под начальством графа Келлера, усилен был до 43 батальонов[ 7 7] с целью двинуться против армии Куроки, атаковать и снова овладеть Мотиенлинским перевалом. Имевший в своём распоряжении 14 батальонов ген. Кашталинский, который должен был произвести главный удар, выделил только 1 батальон для атаки хребта, считавшегося сильно занятым противником; когда этот батальон потерпел неудачу, ген. Кашталинский двинул ещё 3 батальона, которые также были отбиты. Находившийся в стрелковой цепи граф Келлер был того же мнения, как и ген. Кашталинский, что имеет дело с превосходными силами противника, и поэтому в 10½ часов утра приказал отступить, когда не только общий резерв, но даже частные резервы не были израсходованы. Отряд силою в 43 батальона, с потерей всего лишь в 1000 человек, признал себя слишком слабым для продолжения боя.
В своих позднейших донесениях граф Келлер признал с благородной откровенностью, что силы японцев не превосходили численности колонны ген. Кашталинского, и заключил своё донесение таким признанием: «Японцы превосходят нас только искусством ведения боя и употреблением своей артиллерии. Также и в этом бою мы не выказали достаточного упорства».
Также и после этого боя ген. Куропаткин, очевидно, не догадывается, что главными причинами поражения были неопределённость его собственных распоряжений и вся его система ведения войны. Если бы он отдал графу Келлеру весьма простое приказание — «Восточному отряду, усиленному 1-й бригадой 9-й пехотной дивизии и 121-м полком, снова овладеть оставленными перевалами на Фынзяолинском хребте», — то граф Келлер со свойственными ему жаждой деятельности и энергией, вероятно, успешно исполнил бы это приказание. Но генерал Куропаткин признал необходимым обставить такое приказание многочисленными условиями, ограничениями и отдельными распоряжениями; всё это неизбежно должно было подействовать парализующим образом на решительность начальников, сузив, кроме того, самую постановку задачи.
Гораздо больше правдивости и откровенности проявил граф Келлер, не только прямо признав, что превосходство противника сказывается в его лучшей боевой подготовке и пользовании артиллерией, но и поставив в первую линию причин поражений отсутствие решимости у русских начальников всех степеней и его собственную несостоятельность. В одном донесении командующему армией граф Келлер указывает, что в описанной операции «все условия, обещавшие успех, сложились так благоприятно для отряда, что едва ли можно надеяться, что они повторятся ещё раз… При всём том мы потерпели неудачу и потеряли 1000 человек».
Этот печальный результат граф Келлер приписывает «исключительно нерациональному руководству боем, пессимистическому настроению многих начальников, их нерасположению ко всяким активным действиям и чрезмерной наклонности к отступлениям, постоянным заботам о путях отступления и преувеличенным опасениям за сохранность артиллерии».
В этих словах графа Келлера заключается причина всех поражений этой войны. Не ограничиваясь приведённым общим указанием, граф Келлер счёл необходимым ещё поименовать прямо ген. Кашталинского, полковников Рындина и Горайского, которых он считает особенно одержимыми упомянутыми недостатками, возлагая на них ответственность за неудачу.
Вместе с тем, граф Келлер не следует примеру командующего армией, сваливавшего всегда вину на своих помощников, а напротив признает, что ему самому не по плечу занимаемая должность: «Не могу отдать себе ясного отчета, в чём заключаются мои собственные недостатки; достаточно, однако, и того, что я не сумел использовать предоставленные мне средства для достижения успеха, не сумел я также в течение двухмесячного командования отрядом воспитать вверенные мне войска, не сумел поднять дух высших начальников, не удалил своевременно из отряда вредных элементов, — всё это убеждает меня в том, что я, при искреннем желании принести пользу, при добросовестной работе и при всех моих лучших стремлениях, не обладаю всё-таки необходимыми качествами, требуемыми от начальника такого значительного отряда. Ввиду этого выражаю глубокое желание принять более низшую должность и сдать командование отрядом более молодому и более способному генералу»…
Нет сомнения, что и в бою 17-го июля сказались недостатки боевой подготовки русских войск и их нерациональный образ действий в отношении способов атаки.
Всё же эти недостатки не служили причиною поражений. Это подтверждается также находившимся в штабе 1-й японской армии ген. Гамильтоном, который выражает убеждение, что если бы среди русских командных начальников в этом бою было проявлено побольше надлежащего мужества и твёрдой воли, если бы батальонные командиры были на высоте своей задачи и стремились сойтись с противником, то японские позиции были бы, без сомнения, прорваны, несмотря на несоответствующие формы строя и способы атаки, употреблявшиеся русскими войсками.