Как понять такое указание? Если было принято решение дать настоящее сражение у Ляндясаня, то какой же смысл было у Тавуана оказывать упорное сопротивление, т. е. оборонять эту позицию всеми силами?
Начальство Восточного отряда никак не могло освободиться от этих двойственных указаний до самого боя 31-го июля, а следствием этой нерешительности ген. Куропаткина были полумеры и — новое поражение.
Ещё до перехода японцев в наступление 31-го июля войсками Восточного отряда снова была предпринята одна из тех мелких наступательных операций, которая особенно заслуживает здесь упоминания, потому что она по своей бесцельности превосходит все предпринимавшиеся до того времени.
Как известно из очерка событий на южном фронте, ген. Куропаткин по настоянию наместника 20-го июля принял решение повести под собственной командой для атаки армии Куроки войска Восточного отряда и 10-го корпуса, усиленные только что прибывшими из Европейской России войсками 17-го корпуса. С этою целью ген. Куропаткин отправился к сборному пункту 10-го корпуса в Гудзядзы. Чтобы отвлечь внимание Куроки от войск 10-го корпуса, ген. Куропаткин приказал Восточному отряду предпринять новое наступление. По словам участника этого наступления (капитан Свечин), на этот раз тон начальства был менее решительный: «Нас, до некоторой степени, просили сделать одолжение предпринять этак маленькую демонстрацию без больших потерь».
Эта «демонстрация», исполненная 2-мя батальонами под начальством командира 6-й Восточносибирской стрелковой дивизии ген. Романова, в которой принял участите также и Великий Князь Борис Владимирович, вылилась в совершенно своеобразную форму. Отбросив назад передовые посты японцев, батальоны продвинулись вперёд на расстояние около 1200 метров от неприятельской позиции. Так как японцы не обнаруживали себя, а русские роты тоже не чувствовали потребности двигаться дальше, чтобы предотвратить возможность траты патронов, то обе стороны остановились друг против друга без всякой стрельбы. Но так как цель «демонстрации» в таком случае оставалась неисполненной, потому что неприятель оставался совершенно спокойным, не обращая внимания на наступающего и не открывая огня, то одна из охотничьих команд получила от ген. Романова приказание двинуться вперёд и заставить японцев открыть огонь.
Результатом этого наступления храброй охотничьей команды было то, что японцы подпустили её на дистанцию в 70 шагов от своих окопов и затем открыли против неё беглый огонь, вследствие чего команда была вся расстреляна за исключением лишь одного раненого, которому удалось вернуться к своим. Кроме того, получились ещё и другие потери, благодаря тому, что находившаяся в резерве одна русская рота открыла огонь по собственным прикрывающим войскам, возвращавшимся на бивак. Рота эта сделала два залпа, которые, к счастью, попали очень плохо. Этим и кончилось всё наступательное предприятие. В моральном отношении такое печальное вырождение активных действий приносило только огромный вред.
31-го июля, т. е. в то самое время, когда 2-я японская армия ген. Нодзу принудила 2-й Сибирский корпус к отступлению от Симучена в Хайчен, ген. Куроки решил атаковать Восточный отряд и 10-й армейский корпус; для атаки Восточного отряда им были назначены гвардейская дивизия и 3-я пехотная бригада 2-й дивизии. Из состава этой последней 1½ батальона занимали Сибейлинский перевал, прикрывая правый фланг, а 4 батальона были посланы для усиления 12-й дивизии, на которую была возложена атака 10-го корпуса.
Таким образом, ген. Куроки со своими 38 батальонами предпринимал атаку против 48 батальонов Восточного отряда и 10-го корпуса. К этому необходимо ещё прибавить, что русские войска занимали сильно укреплённые позиции, имея за собою в Ляояне только что прибывшие из Европейской России войска 17-го армейского корпуса, которые в течение двух дней могли явиться на поддержку, между тем японцы ниоткуда ждать помощи не могли. Японцев действительно нельзя упрекнуть в недостатке смелости и в нерешительности.
Этот день 31-го июля мог послужить поворотом в ходе всей войны, если бы только русские начальники не проявили своих обычных недостатков и если бы не произошёл такой случай, как смерть графа Келлера. Хотя и нельзя признать безупречными все распоряжения графа Келлера, тем не менее он не чужд был честных стремлений и пользовался достаточным авторитетом в войсках, которого мы не замечаем у других высших начальников Восточного отряда.
Граф Келлер, по-видимому, сам отрешился от замечавшейся у него до того времени склонности к преувеличению сил противника, но другие всё ещё были не чужды этой слабости[ 7 8].
Обстоятельство это опять послужило причиной нерешительности и колебаний в действиях, которые продолжались до самого боя. Как упомянуто выше, граф Келлер имел в виду принять решительный бой на сильно укреплённой позиции у Ляндясаня. Несмотря на это, исполняя указания командующего армией, граф Келлер приказал «упорно оборонять» позицию у Тавуана и только под давлением превосходных сил противника отступить на позицию к Ляндясаню. Но что значит «упорно оборонять», если уже заранее в приказании говорится об «отступлении под давлением превосходных сил» — в особенности, если принять во внимание, что русские начальники постоянно и всюду видели только «превосходные силы»!…
Тут могли быть только два положения: или отступить немедленно на Ляндясань вслед за наступлением противника и задержать его дальнейшее наступление на арьергардной позиции на Лянхе, или же оказать ему упорное сопротивление у Тавуана с целью добиться победы, а в таком случае надо было ввести в бой все силы.
Но граф Келлер поддался указаниям и примерам командующего армией, следуя таким же двойственным мерам, которые уже таили в себе зародыш поражения.
Упорная оборона позиции у Тавуана была возложена всецело на войска 6-й Восточносибирской стрелковой дивизии; начальство над этой дивизией вместо расшибшегося при падении с лошади ген. Романова принял командир 2-й бригады этой дивизии ген. Кричинский. 3-я Восточносибирская стрелковая дивизия не должна была вовсе принимать участие в этой обороне, так как предполагалось сохранить её силы для решительного сражения у Ляндясаня; 5 батальонов этой дивизии были назначены для дальнего прикрытия фланга, а 7 батальонов остались на расстоянии 10 километров в тылу за позицией в районе Ляндясаня и не приняли ни малейшего участия в этом бою.
Кроме того, не были использованы и другие силы. После потери артиллерии в бою под Тюренченом высшие войсковые начальники были постоянно преисполнены опасения о возможности повторения таких случаев, которые из русской артиллерии снова могли сделать трофеи японцев; опасения эти приводили к тому, что, до некоторой степени, пренебрегали содействием артиллерии в бою или, по меньшей мере, ограничивали пользование ею. На орудия стали смотреть не как на могущественное средство в бою, а как на драгоценный балласт, который надо всячески оберегать и сохранять. Конечно, и такой взгляд на артиллерию обусловливался всё той же боязнью ответственности и недостатком мужества.
В результате также и на позиции под Тавуаном были выставлены только 2 батареи. Опасения выставить на позицию всю артиллерию из боязни потерять её маскировались благовидным предлогом, что в горах нет достаточно просторной позиции для всей артиллерии.
Не разделявший такие взгляды на артиллерию подполковник Крыштофович с большим трудом и после настоятельных представлений добился увеличения артиллерии для обороны позиции до 28 полевых и 4 горных орудий. Остальные 36 орудий были удалены в Чинертунь, далеко от места боя.