Помимо сказанного, на это решение ген. Случевского повлияло ещё телеграфное сообщение командующего армией, что «до выяснения обстановки» он не может прислать ему бригаду 3-й дивизии 17-го корпуса, потому что «неизвестно, ведёт ли Куроки свой главный удар против Восточного отряда или против Вас»… Для ген. Куропаткина обстановка, по-видимому, выяснялась только тогда, когда его войска были совершенно разбиты и отступали.
Отступление войск 10-го корпуса на главную позицию за Лянхе было произведено в ночь на 1-е августа в полном порядке, потому что японцы не преследовали отступающих русских, — в особенности отряды Сасаки и Окасаки нисколько не использовали так легко доставшийся им успех.
1-го августа войска 10-го корпуса заняли указанные им позиции, и только арьергард после незначительного боя перешёл реку Лянхе.
Известие об отступлении Восточного отряда на Ляндясань привело к решению ещё в тот же день продолжать отступление до промежуточной позиции у Анпинлина, откуда 4-го августа отступление продолжали далее до Таампина (Анпинг). Противник не преследовал; также и теперь моральные силы русских войск были в таком упадке, что им всюду мерещились постоянные обходы, и японцы очень легко могли бы достигнуть важных результатов, если бы они хоть слабыми отрядами преследовали отступавшие русские войска.
Причины неблагоприятного исхода сражения у Ляогуанлина история русского генерального штаба объясняет: поздним прибытием бригады ген. Мартсона на Пиенлинский перевал, недостатком карт, а также преждевременным расходом общего резерва для поддержки левого фланга ещё в самом начале боя.
Такое указание причин совершенно не соответствует действительности. При чём тут запоздалое прибытие бригады ген. Мартсона, если его 8 батальонов так быстро отступили, не оказывая серьёзного сопротивления неприятелю, как только у развернувшихся для атаки японцев оказалось одним батальоном больше? Притом эти 8 русских батальонов с такой поспешностью безостановочно отхлынули в 'Гундьяпу, что не подумали о том, что они обнажают тыл войск своего корпуса, подставляя их под угрожающие удары противника.
При сознании важности своей задачи и при понимании обстановки эта бригада должна была обороняться здесь до последнего человека, имея против себя неприятеля хотя бы в десять раз более сильного.
Некоторое извинение для бригады Мартсона можно найти разве в том, что давно уже вся Манчжурская армия была одержима сознанием бесполезности приносимых жертв при постоянных отступлениях; неудивительно, что только что прибывшие на театр войны новые войска оказались также одержимыми этим сознанием.
Побудительная причина для отступления бригады ген. Мартсова была совершенно та же, как мы это видели при отступлении 23-го полка в бою под Тавуаном. Войска знали, что позади Лянхе у Тундьяпу есть вторая «авангардная», или «главная», позиция: они, эти войска, уже упражнялись в занятии этой позиции; туда уже была отправлена вся артиллерия. Что же тут удивительного, что эта позиция имела для войск притягательную силу, что они стремились скорее добраться туда и занять её, не принося излишних и бесполезных жертв.
В этом всеобщем стремлении войск назад, несомненно, находила себе отклик тенденция отступательной стратегии Куропаткина, отнимавшая у войск всякую готовность к жертвам, лишавшая начальников всякой решительности, парализуя всякий смелый порыв.
Недостаток энергии и сознательности в действиях господствовал повально во всём командном составе 10-го корпуса.
Главной причиной неудачи было не преждевременное израсходование резервов, как это утверждает история русского генерального штаба, а совершенно наоборот: удержание резерва и введение его в бой по каплям.
Если бы ген. Случевский ещё ранним утром стал во главе своего резерва и бросился на неприятеля со всеми силами, то, несомненно, он одержал бы здесь успех, поставив в критическое положение японский отряд, находившийся на Пиенлинском перевале.
Вместо этого командир корпуса и в глаза не видел поля сражения, оставаясь в своей фанзе в Ляогуанлине, окружённый телефонами и телеграфами, и думал только о том, как бы отразить неприятельскую атаку и укрыться от обходов противника; ввиду этого постоянно расходовались из резерва, сообразно с получаемыми тревожными донесениями по телефону и по телеграфу, одна часть за другой: то посылали батальон влево, то посылали батальон вправо, не думая вовсе о том, чтобы самим собрать достаточную силу и где-нибудь нанести решительный удар противнику.
Дальнейшее указание истории генерального штаба, что на отступление войск 10-го корпуса повлияло донесение ген. Грекова об обходе левого фланга — вполне правильно. Это служит новым доказательством того, что среди русских кавалерийских начальников не было ни одного, который стоял бы на высоте своей задачи.
Мы видим сейчас нового кавалерийского начальника, только что прибывшего на театр войны, и, между тем, первая его деятельность выражается в том, то он посылает совершенно необоснованное донесение, которое приводит командира 10-го корпуса к чрезвычайно важному решению, богатому такими последствиями. Как может кавалерийский начальник передать такое важное донесение без надлежащей проверки!!
С другой стороны, — что сказать о командире корпуса, который решает вопрос об отступлении всех войск своего корпуса только на основании ненадёжного донесения какого-нибудь разъезда! В неудаче 10-го корпуса трудно видеть какие-нибудь новые причины, кроме тех, которые мы встречали уже выше при всех других поражениях — это отсутствие самодеятельности в войсках, и недостаток инициативы и готовности к ответственности среди начальников.
Необходимо возразить ещё против одного утверждения истории русского генерального штаба; там указывается в общем выводе о бое Восточного отряда у Тавуана, что даже при большей стойкости со стороны 23-го стрелкового полка исход боя был бы тот же — «вследствие важной неудачи, постигшей в тот день отряд ген. Мартсона на Пиенлинском перевале».
Совершенно такой же взгляд высказывался 1-го августа в штабе 10-го корпуса, где утешали себя тем, что даже без неудачи 31-го июля «пришлось бы отступить в силу стратегического положения, т. е. вследствие отступления Восточного отряда»…
Утешение слабое и необоснованное. Если бы войска 10-го корпуса или же Восточного отряда добились тактического успеха 31-го июля, то даже поражение соседних войск не могло бы служить основанием для отступления, а совсем наоборот: стратегическое положение обязывало тогда использовать достигнутый успех и броситься со всеми силами на неприятеля, преследующего соседние войска, заставив его, таким образом, остановиться и, быть может, дать иной оборот всему ходу событий.
Исход боёв 31-го июля у Кангуалина (Симучен), Тавуана и Ляогуанлина заставил русских начальников отвести свои войска на сильно укреплённые позиции у Аншанчжана, Ляндясяня и Анпинга. Войска приблизились, таким образом, на 25-30 километров к Ляояну, где ген. Куропаткин намеревался дать решительное сражение со всей своей армией.
Мы уже видели выше, как командующий Манчжурской армией после бесконечных колебаний, принял, наконец, решение оказать неприятелю решительное сопротивление на указанных выше позициях с тем, чтобы самому перейти в наступление при подходящем случае. На этих позициях и происходили вступительные бои, которые должны были привести к великому сражению обеих армий у Ляояна. Описанием этого последнего будет начат 2-й том настоящего труда.
Таким образом, в начале августа 1904 года ген. Куропаткин сосредоточил свою армию южнее Ляояна. Но не свежими и бодрыми сосредоточились здесь русские войска, как это предполагал ген. Куропаткин: отступали они сюда, уступая давлению не превосходящих сил неприятеля, а разбитые в многочисленных боях и сражениях более слабым противником, надломленные морально и физически.
Мы проследили действия сторон, начиная от наступления казаков ген. Мищенко в Корею до отступления русской Манчжурской армии на передовые позиции Ляояна. При беспристрастном описании этих событий мы постоянно убеждались, что каждый из этих боёв мог и должен был окончиться победой русских войск, если бы только ген. Куропаткин и его помощники были воодушевлены твёрдой волей и смелой решимостью.