В действительности же сами войска, участвовавшие в этих боях, постоянно выносили убеждение, что в действиях руководящих начальников отсутствуют целесообразность и планомерность. а с утверждением такого чувства всё ниже и ниже падали доверие войск к своим начальникам и вера их в счастливый исход войны.
Правда, находились ещё многие, которые всё ожидали поворота фортуны после того, как армии предстояло перейти из необычной для неё гористой местности на открытую равнину.
Но и эта надежда оказалась обманчивой: основные причины поражений — недостаток инициативы и готовности к ответственности начальников — не исчезли на равнинной местности, а, напротив, при сосредоточенных действиях всей армии проявились ещё рельефнее и в более широком масштабе.
Поворот счастья войны возможен был бы лишь тогда, если бы причинами понесённых поражений ген. Куропаткин признал свои собственные ошибочные меры, свою собственную злосчастную отступательную стратегию и решился бы, вследствие этого, положить конец отступлениям, стремясь всеми силами вырвать инициативу из рук противника. Время для этого ещё не было упущено, а деятельностью энергичной, в наступательном духе, он мог бы опять поднять нравственный дух войск.
Но такого самосознания у ген. Куропаткина не было. Напротив, в своем отчёте, при описании событий в июле 1904 года, Куропаткин высказывает следующее: «Во всех этих случаях корпусные командиры действовали совершенно самостоятельно и сами принимали решение об отступлении», — но только после того, как, благодаря его же опеке и неопределённым приказаниям, у этих корпусных командиров была парализована всякая способность к решимости.
Точно так же русский полководец не хочет признавать, что его постоянные отступления подрывали нравственные силы армии: он, напротив, высказывает уверенность, что «неудачи в боях укрепляли наши силы: это отрадное явление, которое находим только в русской армии, поддерживало нас и укрепляло уверенность в победоносном окончании войны с Японией»…
Если действительно ген. Куропаткин был в этом убеждён, то он, значит, не имел никакого понятия о настроении своих войск и о гибельном влиянии на них действий командного состава. Он ссылается на то, что полки, недостаточно стойкие в начале войны, выказывали впоследствии большую самоотверженность.
Но это не доказательство: тренировка войны приучает солдата к впечатлениям боя, но утверждение, что путём поражений можно поднять нравственные силы войск, противоречит действительности, как и простому здравому смыслу.
Войска во всяком положении останутся всегда твёрдыми, если в них не подорвана вера в своих начальников, если они знают, что приносимые ими жертвы не пропадают даром. Русские же солдаты за этот описанный первый период войны могли убедиться, что их ведут постоянно к жертвам, которые никогда, однако, не венчаются победой. Этим и объясняется, что, всегда храбрые и стойкие, русские солдаты иногда не выказывали той стойкости, которую от них можно было ожидать.
Всё же к чести русского солдата Манчжурской армии надо сказать, что он всегда и всюду самоотверженно и честно исполнял свой долг там, где приказание было ясно и определённо, где им командовали начальники, не поглядывавшие назад, а если эти случаи не повторялись часто, то не вина в этом русского солдата.
Назревало в Манчжурии решительное сражение. Русская армия усиливалась всё более и более. Много в ней было уже сделано ошибок. Всё же мог быть поворот к лучшему, если бы только ген. Куропаткин и его помощники вспомнили выражение Наполеона, что каждого полководца должна воодушевлять одна бесспорная истина, что -
Для ведения войны требуются энергия, решимость и твёрдая воля.
1 Что на такие решения иногда влияли совершенно посторонние соображения, ничего общего не имеющие с боевыми положениями, могу привести следующий забавный случай. Должен оговориться, что в тактических задачах, высылавшихся обыкновенно накануне манёвра, в большинстве случаев обозначалось место бивака, куда поэтому заблаговременно направлялись обозы с офицерскими вещами, палаткой офицерского собрания, с кухней и буфетом и т. п„ так, чтобы с вступлением на бивак найти там всё в готовом виде.
Вот во время одного из бригадных манёвров обороняющийся занял позицию, перед которой подступы к правому флангу были совершенно открыты, а перед левым флангом имелось много закрытий, удобных для наступающего. Ясно было, что атака неизбежно должна была вестись на левый фланг обороняющегося. Вдруг, вопреки ожиданию, наступающий повёл наступление всё-таки против правого фланга.
Когда я выразил своё удивление начальнику отряда по этому поводу, то он преспокойнейшим образом дал мне на это такое объяснение: «Видите ли, вы совершенно правы, но там» — указал он рукой по направлению цели своей атаки — «находится наш бивак; теперь уже час дня; если поведём атаку на тот фланг, то нам очень поздно придётся обедать».
Я конечно не нашёл, что ответить на такие убедительные доводы. При критическом разборе этого манёвра было вскользь упомянуто, что в действительном бою атаку следовало бы вести против левого, а не правого фланга, но в данном случае преследовалась ещё особая благородная цель, с которой нельзя было не считаться. Такой оборот боя никакого влияния на остальной ход действий не имел, потому что, по обыкновению, оба противника по окончании маневра, тут же расположились на одном биваке.
2Не лишне привести ещё следующий случай, характеризующий отношение к маневрам и пользу, которую от них ожидать можно. Во время корпусного маневра левой колонне в составь одной дивизии придано было понтонное отделение для наводки моста на небольшой речке ввиду того, что мост на этой речке, согласно заданию, был уничтожен противником. Начальник колонны подозвал к себе понтонного командира, и между ними завязался следующий диалог: «Скажите, пожалуйста, не можете ли навести нам мостик на этой речке?»
«Можно, конечно; но для этого мне придется снять понтоны с повозок. Это большая работа, которая потребует не мало времени».- «Но если это вам большая работа, то для чего, собственно, взяли вас на маневры?». — «Ну, да это только так»…
Все это, однако, кончилось тем, что и начальник дивизии отказался от этой «большой работы», и решил просто спокойно простоять на месте столько времени, сколько требуется для наводки моста…
3 Для штурма назначены были: а) колонна полковника Куропаткина: 11½ рот, 4 орудия и 2 ракетных станка; б) колонна полковника Козелкова: 8¼ рот, 3 орудия и 2 ракетных станка; в) колонна полковника Гайдарова: 4½ роты, полторы сотни, 5 орудий, 5 ракетных станков; эта колонна должна была действовать демонстративным образом. В резерве у Скобелева оставались 21 рота, в том числе и спешенная кавалерия.
4Вылазка текинцев 9-11 января вселила у осаждающих неуверенность в том, можно ли надеяться овладеть крепостью с такими слабыми силами. Сомнения эти питались ещё известиями, приходившими с линии сообщений, что туркмены готовятся в тылу к общему восстанию, ободряемые преувеличенными толками о победе, одержанной текинцами во время вылазки.
5 Превыше всего Скобелев ставил необходимость к решительному бою притянуть с тыла всё, что возможно, ослабляя себя до последней степени и нисколько не опасаясь последствий, потому что он отлично сознавал, что успех в решающем пункте всё оправдает.