Шли годы, зарубцовывались телесные и душевные раны.
Но по-прежнему была свежа память.
Лет десять спустя после войны решено было воздвигнуть обелиск в честь погибших односельчан.
В ближнем карьере, где добывался мрамор, выбрали большую глыбу, доставили на холм. И там сельские умельцы своими руками вырубили этот обелиск и нанесли на нем имена погибших за Родину.
Имени Рамиза на обелиске не было.
Вот когда Фариз, уже взрослый, каялся и казнился, проклинал себя за давнюю ложь, полагая, что она во спасение! Как ему теперь, по прошествии стольких лет, открыть свою тайну? Узнай мать вовремя о гибели сына, она, как другие матери, убивалась бы, горевала и плакала, но постепенно примирилась бы со своей потерей. Ходила бы к этому обелиску, вспоминала о сыне. Порой Фариз ловил на себе тоскливый взгляд матери. "Может, ты что-то знаешь?" - спрашивал этот взгляд. Но не хватало решимости сказать то, что он знал. Мать тяжело больна, этот запоздавший удар сразил бы ее окончательно.
Прошлой осенью она то ли снова простудилась, то ли надорвалась и слегла. Каких только врачей Фариз и сестры не приглашали к ней! Привезли из Баку знаменитого профессора. Осмотрев больную, он дал понять, что врачи бессильны помочь: болезнь запущенная, неизлечимая.
Мать раньше детей по нарочито бодрому голосу профессора поняла, что дни ее сочтены. Позвала их, чтобы попрощаться, дать советы и наставления - как жить, что помнить, как ее хоронить... К каждому обращалась по имени. "Рамиз, Рамиз..." - прошептала она, глядя на дверь; это были ее последние слова. Обессиленная, она упала на подушку.
Сестры поплакали и притихли: мать давно болела, к мысли, что вот-вот умрет, они привыкли, к неизбежному подготовились. Но Фариз дольше всех надеялся на благополучный исход и потому был потрясен случившимся. Он не мог простить себе, что вынудил мать ждать и надеяться, в напрасном ожидании она и сгорела.
Всю ночь он просидел возле нее, вспоминая прошлое день за днем. Мать всегда учила правде и искренности, и он лишь один-единственный раз скрыл правду. "Прости меня, мама! Прости, мамочка, безмерно я виноват... Прости, а сам себе я никогда не прощу!"
Окно выходило в сад. Прямо под ним росли гранатовые деревья. В лунном свете поблескивали тугие, налитые соком плоды. Узорная неподвижная тень от ветвей и перистых листьев лежала на полу.
Рамиз очень любил гранаты, особенно кисло-сладкий сорт "гюлейша", с крупными рубиново-красными зернами. И мать ежегодно отбирала для него самые лучшие плоды; бережно разложенные на чердаке, они сохранялись до мая - для Рамиза...
В том году плоды завязались рано, быстро наливались соком, и было их так много, что под ветви, чтобы не обломились, пришлось ставить подпорки. Мать, как всегда, готовилась дней через десять - пятнадцать собирать урожай...
Подали голос первые петухи. Приближался рассвет. Всего несколько часов осталось Лейле-хале гостить в собственном доме. Днем ее похоронят на сельском кладбище. Положат рядом с мужем, кузнецом Ахадом, скончавшимся еще до войны.
Фариз ждал рассвета. Давным-давно он спрятал медаль "За отвагу" в щель между камнями в стене; с тыльной стороны дома. Замазал щель глиной.
Мать так и не увидела боевой награды сына. Теперь, готовясь проводить ее в последний путь, Фариз принял еще одно решение, которым тоже не поделился ни с кем, как и тогда, когда сжег похоронку на брата.
Едва забрезжил рассвет, Фариз достал старый, оставшийся от деда кинжал и пошел во двор. Сковырнул кинжалом окаменевшую глину, открыл щель и вынул сверток с медалью. Долго держал медаль на ладони. Она была тяжелой, словно впитала в себя все тяготы ратной жизни, и сверкала, будто только что отлитая; краски на муаровой ленте колодки была свежими и яркими.
В тот момент, когда мать опускали в могилу, Фариз незаметно положил медаль ей на грудь.
А вечером, после поминок, он рассказал сестрам все - от начала до конца.
И уже два траура смешались в одном доме: сестры оплакивали мать и погибшего в сорок пятом брата...
Бабек шел рядом, слушал рассказ отца. Он многое уже понимал, и сердце у него сжималось от жалости к бабушке и от гордости за дядю, которого он никогда не видал и не увидит, но всю жизнь будет помнить о том, что он был.
Они дошли до дороги, и тут отец обернулся и поднял глаза на обелиск, словно уплывавший в синеву неба.
- ...Вот почему имя нашего Рамиза оказалось в конце списка,- заключил Фариз.- Я в этом виноват.
- А нельзя сказать, чтобы переделали надпись и имя дяди Рамиза поставили вторым?
- Нельзя, сынок... И не нужно. Не имеет значения, высечено имя первым или последним. Важно, что оно стоит в общем ряду героев.
- Если бы хоть медаль осталась...- упавшим голосом сказал Бабек.- Была бы у нас память о дяде.
- Поздно жалеть об этом.
...Они шли по старой улице селения Гайнаглы. За родником, одетым в серый гранит, улица сделала поворот, и перед ними открылся отчий дом Фариза под красной черепичной крышей - в этом доме жила теперь его старшая сестра.