– Отлично. Отойди-ка.
Девушка попятилась, и Рамеш отпустил дверь. Стражи ждали, что она раздавит камень, но этого не случилось.
За дверью воздух был теплей, запахи морской воды и гнили – почти невыносимы. Через несколько шагов коридор пошел под уклон; он скрывался в темноте и, похоже, изгибался пологими витками. Рамеш наполнил легкие колючим воздухом. Рядом скрипнул посох – маг так сильно сжала его, что побелели костяшки пальцев.
– Должно быть, отряд Йовиса прошел здесь. Имеет смысл и нам воспользоваться этой дорогой. Не будем терять времени? – Решительные слова не соответствовали тону, которым Леша их произнесла.
Рамеш кивнул, хотя каждая клетка его тела противилась спуску в этот мрак и смрад.
– Если кто и остался в живых, то он там. Не найдем никого за восемь часов – вернемся. Согласна? – спросил он, отметив, с каким напряжением звучал его голос.
Леша молча кивнула.
Набрав в легкие побольше воздуха, как пловцы перед прыжком в ледяное озеро, они двинулись по извилистому коридору, уводящему все глубже в недра земли.
Стражи шли в полном безмолвии, отчего казалось, будто нисхождение длится уже несколько часов. Никто не хотел, чтобы страх обрел форму. Мысль о том, что их слова могут эхом отразиться от стен бесконечного туннеля и разбудить нечто, таящееся во тьме, не давала покоя.
Склон, по которому они спускались, стал более пологим, а на стенах появились высеченные изображения. Большинство наскальных рисунков выглядели поврежденными – почти невозможно различить. Леша остановилась перед самым четким. Три фигуры: проситель, жрица и чудовище.
– Мне это что-то напоминает. Что же… – Девушка покачала головой. – Похоже на пещерную живопись авваров. Но чтобы у гномов? Возможно ли такое?
Рамеш приблизился и напряг глаза.
– По мне, больше похоже на эльфийскую. По крайней мере, фигуры.
– Дело не в фигурах. Каждая культура имеет собственные художественные средства, которые отличают ее от других культур. Тевинтерской свойственны острые углы, ферелденской – грубость и резкость. Для Орлея характерны пышность и изящество. Что же до гномов… Сказать, что их художественные средства просты, было бы неправильно, но в своем ремесле гномы всегда доходят до сути вещей.
– Если это рисунки гномов, о чем сюжет?
– Не могу сказать с уверенностью. Но взгляните: одно и то же изображение повторяется, хоть и с незначительными изменениями. – Маг указала на другой рисунок, сохранившийся лишь частично. – Три фигуры: проситель, жрица и чудовище. Проситель и чудовище здесь выглядят немного иначе, а вот жрица – точь-в-точь как первая.
Она была права: чудовище и проситель менялись от рисунка к рисунку, в отличие от жрицы. Хотя… Возможно, на Рамеша повлияла тягостная атмосфера подземелья; ему казалось, будто с каждым последующим рисунком улыбка жрицы становится чуть шире и коварней.
Его чутье вопило: нужно повернуть назад, бросить Йовиса и Стражей на произвол судьбы. Весь его опыт, его клятва – даже они твердили, что товарищей уже не спасти.
– Не нравится мне это место. Здесь все неправильно. Ни о чем другом не могу думать. – В голосе Леши заметно окреп страх, ему вторили собственные ощущения Рамеша.
Но нечто большее, чем долг, влекло Рамеша вперед: невысказанные слова и кое-что поважней, чем простая клятва. Стражи стали его семьей, а Йовис был – и может снова стать – для него кем-то особенным. Рамеш скорее отрежет себе руку, чем повернет назад. Если он бросит Йовиса, следуя холодному расчету, тот, кто вернется на поверхность земли, больше не будет Рамешем.
– Леша, не надо тебе идти дальше. Только один из нас может подвергать свою жизнь такому риску. Возвращайся.
Он двинулся по коридору, не дожидаясь, когда сомнения и страх заставят его передумать. Успел сделать лишь несколько шагов, и с ним поравнялась Леша. В его взгляде было поровну беспокойства и благодарности, и маг сдержанно улыбнулась в ответ.
Стражи продолжили путь. Стены становились все более гладкими и высокими, рисунки – все более изящными. Появились цветы и существа, которых Рамеш отродясь не видел. В конце концов дорога привела к массивной двустворчатой двери, отворенной лишь наполовину.
Стражи простояли с минуту – и минута показалась вечностью. Было что-то угрожающее в этой двери. Рамешу вспомнились крокодилы: эти створки – как разинутая пасть заждавшейся добычи хищной рептилии.
Прошла еще минута, прежде чем Страж собрал волю в кулак и заставил себя переступить порог.
Судя по доносившемуся эхо, зал был огромен; в темноте Рамеш не мог различить противоположную стену. Леша тихо присвистнула, позабыв свой страх.