— Какие ещё духи, — махнула рукой Грета. — Черти от креста бегут.
— Да? Вот фон Шеллок тоже так думал. Он без слуг ехал в крепость Рагнету и решил сократить путь по жмудскому болоту. Вечерело, туман поднимался. И тут смотрит — ползёт что-то, лапки паучьи, само зелёное, круглое, тина висит. Пригляделся: святые угодники! Голова утопленника. А из тумана ещё такая же тварь бежит, да ещё, да быстрее всё, быстрей! Окружили они рыцаря, как волчья стая, да и утащили к себе. Один конь вернулся.
— Конь-то всё и рассказал, — хмыкнула Грета. — Боишься?
В ответ Фед вскочил, опрокинув лавку, и показал жестами, насколько он боится и кого именно. Причём использовал не только кулаки и колени, а вообще все части тела.
Сверху раздались гнусные смешки. В дверь просунулась белобрысая башка коротышки Одо и захихикала:
— Эй, Фед, отплясываешь лучше жмудского шамана! Уж не обратился ли ты в язычество?
Созревший прыщ у него на носу был чем-то вроде фамильного герба. Прыщ гулял по лицу, вспухал то на левой ноздре, то на правой, то захватывал бровь, то скатывался к подбородку. В тёмной комнате белая головка всегда вещала: «Вот хозяин, здесь». Хозяин же ласково называл его «мой личный герольд».
На улице послышалось: «Гуситав, стой! Одо, дерьжи его!»
Одо даже не собирался держать, а шмыгнул к перилам, пропуская тело. Оно с лязгом запрыгало по лестнице, покладисто пересчитало все ступеньки, не пропустив ни одной, после чего простёрлось у ног Феда. Который тут же вздёрнул тело за шкирку. От рёва толстяка даже спящие поварята заворочались:
— Брат Густав? Ты что, из пивоварни?!
Тело утвердительно замычало.
— Идиот, чего до такого-то блаженства доводить? Нам на задание идти. Тебя комтур, если узнает, на куски порежет и страждущим раздаст!
— Уи, мы нашили его непотидалёку от пивоварини, — сообщил Поль из Прованса, враскоряку ступая по лестнице. Кривые ноги он загибал носками врозь, изображая небрежность. Усики его закручивались вверх, на боку француза болтался короткий меч, а на груди, под сюрко с крестом, что-то подозрительно лязгало.
Ведь всем же сказано — не брать тяжёлую броню! Или кнехт не передал?
Грета попыталась напомнить братьям Устав, который запрещал вкушать адское зелье. Также он запрещал ругаться, предаваться похоти, чем-либо владеть, говорить или петь после повечерия, есть сало по пятницам. В ответ Одо выдал такую сложную конструкцию, что рядом с ней кафедральный собор в Кёльне казался палаткой. Густав громко всхрапнул.
Грета вздохнула — и решила отложить проповедь.
Последними пришли отец Антонио и брат Бриан, который шутя покачивал в ладони тяжеленный кожаный мешок. Мешок распух от сухарей и фляг с водой. На животе брата блистала обнова: сполохи огня плясали в квадратных медных пластинках.
— Рыцарский пояс? — не поверила Грета. — Тебе дали золотые шпоры? И ты молчишь?!
Тот застенчиво улыбнулся, поправил кольчужную рубаху.
Между ними вклинился брат Одо, задрал голову и прищурился, словно курица на фигу:
— Глянь, Генрих, какая у нашего тёпленького рыцаря рожа довольная, столько масла — хоть пироги жарь. Ты пока по дорожным кабакам шатался да под стенами лазил, он тут подвиги совершал.
— Дорожные кабаки? — рассмеялась Грета. — С чего ты решил?
— Народ говорит. Где тебя носило-то две недели? Небось, все ходы тайные знаешь, а братьям показать — шиш, чернокнижник эдакий.
— Одо, люди читают необязательно для того, чтобы вызывать демонов.
— Ха! А зачем тогда губами шлёпать и свечи жечь? Забавы ради?
Не обращая внимания на коротышку, Грета с изумлением разглядывала Бриана: у него и раньше были такие мощные руки и необъятная грудь и? Или это рыцарское звание? А карие глаза прежние, большие и влажные, словно у отцовского борзого пса, когда скулит под столом и кладёт слюнявую морду на колени… Наконец, спросила:
— Расскажешь, за что тебя посвятили?
Но шансов открыть рот Бриану не представилось. Одо понёсся, как турецкая конница перед тяжёлым латником, не давая и слова вклинить:
— Да, слушай, ту вылазку же устроили, когда ты уже исчез! Знаешь, он самого великого маршала спас. Мы с Гансом крушили литвинов — ну, жмудь поганая, в звериных шкурах, а злые, что бесы. Прямо на клинки лезут, ты его сечёшь, а он вроде не чувствует, рогатиной тычет. Тут вылетает справа клин шляхтичей, отборные все, заразы, даже кони в броне. И прорвали они наших. Хоругвь за полминуты расшвыряли, копьями уже до великого маршала дотягиваются, «Сдавайся!» — кричат.
— Ты рядом ошивался? — Грета прищурилась. — А что же сам за начальство не встал?