— Я тебе висельник или святой? — огрызнулся Одо. — У шляхтича у каждого плечи шире, чем я ростом, латы миланские, секиры молотят, как пест в маслобойке. Великий маршал уже и ладони начал поднимать, да тут Бриан с двуручником прорубился. Как звезданёт ихнего главного, который с хвостом страуса на шлеме, под копьё нырнул, второго за пояс — и на землю. А конь брата, Скалик, так и прёт, копыта острые, лосиные, зубы медвежьи — знаешь его, бешеный. От шляхетских лошадок полетели клоки, они и шарахнулись прочь. Бриан лезет на них вепрем, ревёт чего-то, раскидывает шляхтичей. Тут остальные наши налегли, брешь закрыли, да и отступили мы с божьей помощью к замку.
Одо повёл носом, схватил с ближайшей полки бутылку, отхлебнул — и поперхнулся:
— Тьфу, уксус! Герман Ганс в тот же вечер Бриана по плечам мечом стукал и всё приговаривал: «Славно врагов когтил! Кречет, истинный кречет!» Небось, загордишься теперь, на нас, сержантов, поплёвывать будешь?
Бриан во время рассказа стыдливо морщился, теребил свою ладанку. Услышав подколку, он пихнул Одо в бок и отвернулся.
Надо же — в девятнадцать лет стал рыцарем. Крупные губы, пушок вместо бороды.
И он должен убить «брата Генриха». Убьёт? Конечно, ведь таков приказ. Потом, может, всплакнёт, помолится — да забудет.
У Греты закололо в боку, будто холодная сталь уже входила между рёбер. Бриан не только силён, он быстрее волка, не увернёшься, не отобьёшь.
Надо, чтобы Конрад отменил приказ. Но как заставишь старого палача сжалиться?
_______________________________________________________
[1] Фед вовсе не был толстый, как свинья. Потому что свиньи сейчас — тощие, хитрые и о-очень злопамятные. Чтобы получить живот Феда, вам придётся сложить их вместе штук десять. Правда, они вам это припомнят.
Глава 4. Перед очами Великого Магистра
Грета вызвала в памяти свиток с планом туннеля. Комнатка, в которой должна быть потайная дверь, располагалась в дальней части кухни, за полкой с крупами. Сводчатый потолок здесь нависал настолько низко, что Бриан то и дело прикладывался лбом и ойкал, коротышка Одо переводил это ойканье на «человеческий» язык. От его стараний в кувшинах скисало молоко, а отец Антонио крестился.
Толстяк Фед спорил с Полем из Прованса, что лучше: улитки или сало. Поль лез в драку за улиток.
Грета заставила братьев снять сюрко и надеть монашеские рясы, подпоясанные верёвками. Когда поляки заметят служителей бога, они не начнут стрелять сразу. Наверное. И процессия успеет подойти к врагу поближе для рукопашной.
Рыцарь Ордена не должен показываться без своего плаща, однако Конрад оценил идею Греты. Кнехт принёс его слова: Магистр дозволил маскарад.
Поль не пожелал оставлять свою любимую бригантину — куртку, на которую нашиты латные бляхи, — и натянул рубище поверх неё.
— Зачем? — Грета встала перед французом. — Для нас главное — скрытность, а у тебя пластины топорщатся сквозь ткань. И тяжело. Пешком до Данцига долго идти, отстанешь. Или прихватишь орду оруженосцев и пажей?
— Не бояйся, бригантина у менья вольшебиный, сам себя несьёт.
— Ага, волшебная, как пояс Афродиты, — заверил Одо. — С ней ты не такой глист, так что все городские девки твои, и мысли об этом несут тебя над землёй. Ещё нацепи гульфик[1] побольше, авось тогда и меня на горбу потащишь.
— Брат Одо, какие девки! — Грета в ужасе отшатнулась. — Вспомни о нашей Клятве и прекрати болтать, до утренней молитвы молоть языком — грех.
На улицах священного Рима растут шишки размером с ведро. Если такую заколотить в рот Одо, поток скабрёзностей остановится — но на пару минут, не больше. Командир хоругви не раз советовал Одо взять меч языком, тогда точно ни одного шляхтича не останется у стен Мариенбурга.
У всех под рясами скрывались кольчужные рубахи и мечи, в дорожных мешках — шлемы и арбалеты. Бриан пристегнул за спину короткое копьё. Если наткнутся на вражеский дозор, отбиться можно.
Но нет, страшны не шляхтичи и не татары.
Одо смаковал байки об упырях, а Поль вспомнил, что старый литейщик рассказывал о духах литвинов. Магистр фон Валлеронд, когда кончался, приказал зарезать всех пленников в подземелье, и некрещёные души с тех пор бродят под башнями, светят синими глазницами. Увидишь синий огонёк во тьме — беги и не оглядывайся! Не забудь только след свой толчёной купавницей посыпать. Чтоб не догнали.
Купавницу никто не взял, отчего настроение неумолимо портилось.
Грета некстати помянула бурый свиток. Лица стали морковного цвета[2].
— А если, — сорвался на тоненькое блеяние бас Феда, — языческие боги притаились там, глубоко, и только ждут, чтобы к ним кто-нибудь спустился? Отомстить хотят?