Никто больше этих маркграфов не заслуживает название Landesvater'a, или отца страны, которое немецкие князья так любят слышать из уст своих подданных. Марка была создана Асканиями, и когда при дальнейшем ходе истории она очутилась на краю гибели, Гогенцоллерны, чтобы спасти ее, вернулись к политике этих своих предшественников. Разве Великий Курфюрст после Тридцатилетней войны или Фридрих Великий после Семилетней, разъезжая по своим опустошенным провинциям, повелевая там восстановить развалину, там осушить болото, там оросить и разделать какую-нибудь бесплодную песчаную пустошь, призывая колонистов из всех стран и перестраивая или вновь строя деревни через подрядчиков, не напоминают нам Асканиев в тот момент, когда они овладели заэльбской страной, опустошенной войной, где города и деревушки возникали по их приказу и на их глазах? Что же удивительного в том, что их преемники не хотят видеть в себе простых конституционных государей и открыто это высказывают?
Конечно, Гогенцоллерны шли по следам Асканиев, сами вовсе того не подозревая: Фридрих II не знает их истории и говорит о них с презрением. Это упорное следование одним и тем же традициям объясняется просто упорным существованием все тех же нужд. Оставим в стороне все разглагольствование о германской и христианской миссии Пруссии и формулируем все выше сказанное в нескольких строках, могущих служить введением в философию прусской истории.
Бранденбургское государство возникло на границе Германии, где шла борьба двух враждебных друг другу племен; его происхождение, таким образом, чисто-военное. На этой границе могло, конечно, вырасти и какое-нибудь другое немецкое государство: обстоятельства, поднявшие так высоко марку на развалинах ее соперников, не заключают в себе ничего рокового или неизбежного. Напротив того, лучшей ее защитой от бурь, вроде той, которая разбила вдребезги саксонское герцогство, служила именно ее незначительность, и ее маркграфы были так дерзко предприимчивы именно по своей бедности. Обыкновенно историк, изучая причины успехов какого-нибудь государства, находит их прежде всего и главным образом в счастливом стратегическом положении страны, удобном для защиты и нападение, и в плодородии почвы, дающей богатство. Здесь все наоборот: неблагодарная почва скудно вознаграждает упорный труд, природа вовсе не позаботилась о защите этой страны, и к довершению бед исторические обстоятельства порождали врагов со всех сторон; но именно эти-то невыгодные условия и послужили основанием величия Бранденбурга.
Чтобы жить и расти в таких трудных условиях, государству необходимы были порядок, иерархия и дисциплина, и марка сумела добиться всего этого. Когда учреждения зарождаются самопроизвольно, то в них никогда нельзя искать строгого порядка; когда же их устанавливают, то дело не может обойтись без более или менее ясно осознанного плана; а маркграфы, перейдя Эльбу, очутились на нетронутой почве и свободны были устраиваться, как хотели, на полной свободе. Они устроились гораздо лучше, чем это тогда обыкновенно делалось, и хотя дух и обычаи того времени не остались без влияния на их создание и кое в чем причинили ему ущерб, но главные его части устояли, и маркграфы навсегда остались там хозяевами.
Лежа посредине германско-славянской равнины по обоим берегам Эльбы, Бранденбург ничем не защищен от нападений, но зато ничем и не стеснен. Простая забота о своей безопасности заставляет его стремиться к расширению. Так как ему нельзя подвигаться в сторону Германии, где все занято, то он подается на восток, увеличиваясь насчет мелких и разоренных славянских княжеств. Растягиваясь по равнине от гор до моря, он ничем не защищает своих флангов, но маркграфы не могут действовать иначе: как прибрежные владельцы, они необходимо должны стремиться овладеть всем течением реки. Поднимаясь по ней, они, наконец, достигают высот, так как их приобретение в Лузации и Мейссене, в нынешней Саксонии, переносят границы марки к горам Богемии. Одно время они даже чуть-чуть было не затронули Силезию; за четыре дня до своей смерти Вальдемар вынудил у герцога глогауского обещание уступить ему Швибус, Члухов и Кросно. С другой стороны, они несколько раз доходили до моря: несколько времени они владели Данцигом и пробовали захватить Стральзунд. Не оставаясь ни минуты в покое, покупая все, что продажно, и захватывая все, что плохо лежит, они являются предтечами Гогенцоллернов, которые пойдут их же путями, но только гораздо далее.
В этом трудовом государстве нет и следа какого бы то ни было блеска. Некоторые из маркграфов соблазнились было рыцарской роскошью; но долги, в которые тотчас же попадала казна, немедленно указывали им, что они сбились на ложную дорогу. Да когда у них и бывало золото, то не все они так им сыпали, как Вальдемар. Однажды маркграф Иоганн задумался над изменчивостью военного счастья и над необходимостью в минуты удачи делать запасы на черный день: тогда он насыпал целый сундук золотом и отвез его в церковь в Ней-Ангермюнде, где теперь еще показывают липу, которую осторожный маркграф посадил, чтобы отметить место тайника, принявшего в себя впервые военную казну Бранденбурга. Гогенцоллерны подражали этому маркграфу Иоганну, а не блестящему Вальдемару: на одного из этой семьи, который велел нашить себе на платье золотые пуговицы, как это сделал первый король прусский, сколько приходится таких, которые нашивали себе на новое платье старые медные пуговицы! Не ищите здесь и умственного блеска: все придворные асканийские поэты и певцы были приезжие, и этот двор должен был казаться таким же варварским по сравнению с двором ландграфа тюрингенского, где была школа рыцарства, как двор франкского короля в Камбрэ по сравнению с двором одного из вестготских королей в Тулузе или в Толедо. А какой жалкой фигурой явится Фридрих — Вильгельм, второй король прусский, этот царственный унтер-офицер, заседавший почти всякий вечер в курильне, если его поставить рядом с императором Карлом VI! Но преемники королей из Камбрэ царствовали в Тулузе, а преемники Фридриха-Вильгельма недавно победоносно подходили к воротам Вены.