ПАДЕНИЕ ТЕВТОНСКОГО ОРДЕНА
Тевтонский орден доходит в начале XV века до зенита своего могущества; затем без всякого перехода он сразу рушится в бездну. Не враги сразили его: в самом себе носил он зародыши смерти. Дело в том, что он был Корпорацией, а почему судьбы корпораций так несхожи с судьбами народов, это превосходно объяснено Фрейтагом. Жизнь народа, его взгляды и дела; определяются множеством идей и страстей: у него бывают моменты прилива сил и слабости, здоровья и болезни; много раз может он падать и опять подниматься на ноги до того дня, когда путь его дойдет до рокового предела и окончательно скроется под пеплом его дум и деяний; но и тогда еще после него остаются индивидуумы, которые переносят его цивилизацию к другим народам, расширяя этим их национальный кругозор. Так было с евреями, так было с греками. Корпорация, напротив того, живет одной идеей, и в тот час, когда эта идея становится чуждою не знающему остановок в своем движении миру, она падает сразу и падает низко, бесславно, при всеобщем равнодушии или даже презрении и ненависти; ибо история дорожит только теми народами и лицами, которые жили человеческими страстями, и отворачивается от созданных холодным разумом организмов, которые с общим ходом развития потеряли всякое разумное основание существовать.
Интересно сравнить участь немецком колонии в Пруссии с участью колонии в Бранденбурге. Государство, основанное орденом, было так же искусственно, как и государство, основанное маркграфами: и там и тут целый народ был истреблен, чтобы дать место колонии, подверженной крупным опасностям; но бранденбургская колония управлялась династией, т.е. непрерывным рядом людей, которые, нося одно и то же имя и работая над одним и тем же делом, были все таки способны следовать за временем и жить жизнью каждого нового людского поколение по одному тому, что они шли друг за другом, сохраняя полную свободу действий. В Средние века короли создают нации: как только пал феодальный строй, уступив место господству некоторых фамилий, государства воплощаются в особах государей. Ни государь, ни подданные не ставят тогда различия между общественными делами и частными делами государя: семейные радости царствующих домов радуют и подданных; расширение государевых доменов является расширением самого государства; все управление ведется в государевом доме: там совершается суд, там издаются законы, там чеканится монета; частные государевы слуги становятся общественными чиновниками, его конюший превращается в начальника его кавалерии; камергер заведует королевской канцелярией и заседает в верховном суде. Раз такой порядок успел пустить корни, народы перестают даже представлять себе возможность иного политического быта: весь их патриотизм воплощается в верности своему государю, и эта верность становится частью их религии. Не было человека, который в глазах других людей стоял бы так близко к божеству, как французский король в глазах французов XIV столетие. Теперь большинство старых королевских династий исчезло, а те, которые еще живы, купили свое существование ценой глубоких перемен: он спустились с неба на землю, которая тоже не вечно будет носить их на себе. Историк не может питать безумной веры в воскресение этих мертвых, но на их надгробном памятнике он должен записать оказанные ими услуги. Только те народы достигли в новейшие времена величия, у которых были в Средние века всеми признанные династии: Чехия, Польша, Венгрия потеряли свою независимость потому, что он вверились случайностям королевского избрания, а тевтонское государство погибло потому, что управлялось Корпорацией, которая была, так сказать, надставлена над немецкой колонией, а не государями, которые слились бы с народом в одну плоть и кровь.