Любовь, тебя я пробую понять.
И говорю, как сатане: "Изыди!"
На что глядеть: я - в затрапезном виде.
Лист фиговый мне б у тебя занять...
Я кое-что хотел бы разровнять
На спятившей в любви моей планиде.
Нельзя ли прозревать и ненавидя?
Быть может, лучше знаки поменять?
Как маятник, до гробовой доски
Метаться. От надежды до тоски.
И вот сейчас застрять посередине.
Что от тебя останется во мне,
Позволь переберу наедине.
Все это - не такая уж гордыня.
Гера, стоя у зеркала своей опочивальни, примеряла диадему из ярких голубых звезд, лучи которых переплетались друг с другом. Длинные складки одеяния располагались вокруг стана ее торжественно и покойно. Но стоило Гере сделать какое-либо движение перед зеркалом, как они мягко ловили рисунок, изгиб ее прекрасного тела. Богиня в зеркале - высокая, стройная, горделивая и одновременно умеющая вполне критически видеть себя со стороны.
Гера намеревалась совершить свое утреннее путешествие над миром. Только напрасно думают люди, что жена властителя бессмертных таким образом следит за порядком на земле, надзирает оком хозяйским за ходом земных и житейских дел. Гера могла бы сделать это и не сходя с места, даже не поднимаясь со своего ложа. Богиня совершала подобные прогулки для себя самой, для своего удовольствия. Хотя сейчас она пребывала в расположении духа, далеком от предвкушения чего-либо приятного.
За спиной Геры стояла в ожидании ее возница - богиня раздора Эрида. Стояла в позе самой смиренной и часто вздыхала. То ли из-за напраслин, которые на нее наводят, то ли из обожания своей повелительницы, ладной да расчудесной.
Вообще-то обычно летающей колесницей Геры правила богиня радуги Ирида, однако, то ли всецарице бессмертных захотелось пока ее сменить, то ли она как-то имя выкрикнула неправильно: вместо Ириды Эрида, но сейчас ее катала богиня раздора.
- Не пыхти у меня за спиной, - распорядилась Гера.
На что услышала еще более долгий и восхищенный вздох.
- Ты еще причмокни, - предложила жена Зевса.
Ответом был вздох покороче и поосторожней.
- Иди, иди отсюда, подожди меня там, - махнула рукой куда-то в сторону Гера. - Я кое-кого вызвала, а ты, глядишь, нас поссоришь.
За спиной у нее произошло какое-то движение, опять сопровождаемое вздохом, но с места Эрида не двинулась.
- Да пропади ты, - рассердилась Гера, - вот скажу мужу, что ты меня с ним собираешься поссорить.
Эрида что-то хотела было сказать, напомнить, но, помявшись молча, все-таки исчезла. И во-время. В чертогах возникла Фетида.
- Ты вызывала меня? - спросила она.
- Тебя не дозовешься, - все еще сердитая встретила воспитанницу Гера.
- Ты же сама послала меня на ложе Пелея, - удивилась Фетида.
- Но я ведь не говорила, чтобы ты жила на этом ложе, - возразила Гера.
Тут вздохнула Фетида.
- Влюбилась, - установила Гера.
Ее воспитанница вздохнула опять, но уже с оттенком согласия.
- Что это вы сегодня все развздыхались, - удивилась Гера.
В ответ раздалось громкое хихиканье Зевса.
- Переживает, - пророкотало под сводами чертогов.
На лице жены властелина богов вспыхнул гнев.
- А ты убирайся веселиться к своей потаскухе Леде, - крикнула она. - И не смей подслушивать!
- Не буду, - осекся голос Зевса, - можете не прятаться под эфирным одеялом.
Гера долго рассматривала свою потупившуюся воспитанницу, все более смягчаясь.
- От любви до ненависти один шаг, - усмехнулась она. - Можно еще всю жизнь метаться от одного к другому, как из комнаты в комнату... - Помолчав, она развеселилась. - Когда я привораживала Зевса, он превратился в кукушку, но дал себя легко поймать.
- Я рожу героя, - призналась Фетида.
От этого признания владычицей опять овладел гнев:
- Вот и шляются по земле всякие гераклы, ненавижу...
- Уж не влюбилась ли ты в Геракла? - удивленно вскинула взор на Геру Фетида.
Лицо Геры мгновенно вспыхнуло, наливаясь краской. Все-таки в какую-то цель удар попал. Гера помолчала, справляясь с охватившим ее состоянием и глядя не на Фетиду, а прямо перед собой.
- Гера и Геракл - забавно, - сказала она, наконец, и, обернувшись к воспитаннице, добавила. - Ладно, отпускаю. Иди к своему Пелею.
Стоило Фетиде покинуть чертоги опочивальни, как появился Зевс.
- Знаешь, Герунчик, - заискивающе обратился он к жене, - судьба. В книге судеб так было написано...
Царь богов и не заметил, что прибег к аргументу, совсем недавно уже использованному Дионисом.
Гера молчала.
- Вспомнил, - попробовал Зевс зайти с иной стороны, - ты сошлась со мной, когда я был мужем Мнемосины..
Тем самым давалось понять, что Гера сама нарушала чьи-то супружеские права, как Леда теперь покусилась и на ее.
- А ты вспомни, - разъярилась царица, - сколько у тебя было жен до меня. Метида, Фегида, Эвринома, Деметра, Мнемосина...
Зевс, конечно, мог бы спросить в свою очередь, от кого Гера произвела на свет Гефеста. И вообще ведь божественная сила, и не прибегая к обману, постоянно что-либо производила. Однако мудрый в своем мужском величии Зевс решил иначе погасить конфликт.
- Не будем считаться, - миролюбиво заявил он. - А Фетиду, - он перешел на самый что ни на есть деловой тон, - мы вернем обратно.
- Вот и нет, - возразила Гера, - мы ей устроим настоящую свадьбу на земле в пещере Хирона, где соберутся боги. И Хирон может приглашать кого угодно. И смертных героев позовем...
- Как!? - взорвался Зевс. - А запреты? Ведь любая случайность неведомо куда поведет. Всего не предусмотришь.
- Справим свадьбу моей Фетиде, - не слушала его Гера.
- Хорошо, - согласился повелитель богов, - глядишь, чему и поучитесь.
- Быть посему, - объявила царица и покинула свою опочивальню.
Облетая земли, Гера и не глядела вниз. Опершись на свою ослепительно белую руку, богиня возлежала на ложе, углубленная в себя и занятая своим.
Эрида на месте возницы подчеркнуто выпрямилась, священнодействуя. В руках ее колыхались посверкивающим, прозрачным облаком многочисленные вожжи, тонкие, как паутина. Однако то ли в насмешку, то ли еще по какому вздорному побуждению, она впрягла в повозку павлинов. Разумеется, не простых, а божественных, отличавшихся от земных павлинов, как, скажем, обычные индюки отличаются даже не от петухов, а от кур. Павлины летели, распластав крылья, парусами развернув свои узорные хвосты. Повозка, казалось, парит на месте, а медленно кружатся внизу целые миры, и восточный, и греческий, как взявшись за руки, чего не бывает на самом деле.