Теперь площадь загудела, словно разогретая песней. Тянули руки, желая выступить. Поэтому Одеон, будучи среди сподвижников царя, поспешил к столику, где лежал жезл оратора, взял его, подержал в руках, чтобы обратить на себя внимание, и, когда стих общий гул, вернул орудие выступающего на место, и тоже обратился к народу:
- Ска-за-но, что речи есть учителя дел, - начал он нараспев, с поучительными нотками в голосе. - Многие этого не понимают. Мы служители изобретательного бога Диониса, и потому что ближе к нему, и потому что не чужды знаниям и постоянной умственной работе, несколько дальновиднее вас, афиняне. К тому же, обратите внимание, мы отвечаем за наши советы и предложения. По крайней мере, как вы знаете, своей честью, своей репутацией. Вы же не отвечаете за то, что слушаете. Нас можно покарать за ошибки. Вы же прощаете себе ошибки, и еще прощаете, и еще...
Одеон сделал паузу и продолжал:
- Для чего я говорю все это? Я говорю это, чтобы вы осознали, что по-настоящему свободным человеком может быть только знающий. Отсюда ясно, что всякому открыта дорога к свободе, если... если он не закрывает для себя путь к знаниям. И об этом подумайте, афиняне.
Толпа опять загудела. Облегченно на этот раз, поскольку попросту устала слушать. Одеон не сумел завладеть ее вниманием. Но вот, буквально растолкав стоявших у земляного возвышения, где расположились Тезей с соратниками, на свободное пространство выбрался афинянин Клеон, полужрец, полуучитель, известный своей похвальбой, не устававший при случае и без случая твердить, что, мол, никто, кроме него, не может звонче проголосить в очистительном обряде фразу "Бежал зла, нашел благо". Он резко, размашисто вбежал на возвышение, вцепился обеими руками в ораторский жезл, поднял его подчеркнуто церемониально, высоко, как мог, и держал так до полной тишины.
- Афиняне! - проорал он в толпу.
Люди затихли.
- Афиняне, - повторил Клеон спокойнее и повернулся к Тезею, - наш царь испытывает вас, ибо разве пойдет он против традиций, освященных богами. - А эти, - Клеон снова повернулся к толпе, - которые сильно ученые, которые считают себя умнее других... их не слушайте... Благонамеренным, нормальным людям не надо по всякому случаю выбивать на стоях буквы законов. Это лишний раз не только камень портить, но и нравы. Если общество благополучно в своих нравах, ему не нужны законы... И еще про умников. Необразованность, которую они, видите ли, так презирают, при наличии благонамеренности полезнее умственности, связанной с вольномыслием. Немудрящие, простые люди лучше, чем они, эти умники, желающие быть умнее наших с вами установлений и традиций. Если кто-то говорит правильно, они обязательно берутся критиковать. Я призываю вас, афиняне, быть теми, кто вы есть... Нам не надо стремящихся блеснуть умом так называемых советников афинского народа. Не понять советчикам нас, не нам эти советы... Я так скажу: кто не говорит по-нашему, не поймет, когда пьют за его здоровье... К тому же, поглядите, афиняне, - продолжал Клеон, переждав взметнувшийся гул собрания, в котором слышался и смех, и поддержка, и угрозы, - легко рассуждать этим чистюлям, все они из богатых домов, все они после обильной еды руки о пряники вытирают... Если заговорили о так называемом народоправстве, так давайте и богатства уравняем по-братски... И еще скажу: советы советчикам подсказывают те, кто перебрался к нам неведомо откуда. Эти советы пришельцев, метеков наших... искусники да рукоделы городские, вот они какие деловые, активность им подавай...
Собрание зашумело, крики раздались и из рядов бесправных, тех, что были за кольцом народного собрания. Оттуда же чей-то голос отчетливее других резанул, раскалывая площадь:
- А вы сами разве не напринимали в гражданство за знатность и богатство?
Клеон приосанился так, что даже гул утих, и надменно, презрительно произнес:
- Тут приглашенные позволяют себе выкрики и мешают нам. Придется удалить их отсюда.
Никто на народное собрание, конечно, специально не приглашал ни метеков, ни женщин. Но это слово "приглашенные", невольно слетевшее с языка Клеона, говорило само за себя, отразив признание того факта, что массу людей, обычно не участвующих в собственно народном собрании, привело сюда не одно только праздное любопытство, в гуле протеста явственно послышались женские голоса.
- Женщины, и вы здесь, - быстро отреагировал Клеон. - О боги, до чего дошло... Женщины, неужели вы забыли, что та женщина заслуживает высочайшего уважения, о которой меньше всего говорят, - в порицание или в похвалу.
- Ты все сказал? - остановил разглагольствования Клеона Тезей.
- Я все сказал, но все ли услышали? - оставил за собой последнее слово Клеон, вернув на стол жезл оратора и покидая место для выступающего.
Народное собрание, гудевшее на все голоса, приумолкло.
- Афиняне, - заговорил снова Тезей, - я не тороплю вас. Конечно, надо о многом подумать. Но в отношении самой мысли о народовластии я бы просил вас определиться сейчас. Итак, приготовьтесь... Кто за народовластие?
Помолчав, собрание отозвалось нестройно, разноголосо.
- Кто против?
Площадь откликнулась сразу, но тоже вразнобой, и выкрики быстро оборвались.
Тогда Тезей взял со столика ораторский жезл. Площадь заинтересованно и одобрительно зашумела. Тезей протянул свободную руку к своим соратникам, и в нее тут же вложили его царский скипетр. Он залучился золотом на солнце, и, казалось, лучи эти утишили шум, поднявшийся было над площадью. Тезей держал в руках и царский скипетр, и жезл оратора.