- Ну вот, обрадовала, - огорчился Тезей. - А как же мне устраивать жизнь Афин?
- Устраивай жизнь, хозяйство, демократию, но не делайся рабом какого-либо устройства.
- Разве в доме не нужен порядок?
- Нужен... Однако любовь Афродиты Небесной - враг порядка.
- Ты говоришь о богах.
- Значит, надо людям быть богами, и тогда порядок не будет порабощать.
Они опять помолчали.
- Расскажи о себе, - попросил Тезей.
- Была замужем, - призналась Герофила. - Один самосец увез меня из Марписсы на свой остров... Я ведь не сразу стала сама собой - и поэтом, и пророчицей. Правда, еще в Марписсе вещала. С Самоса уехала в Клар со вторым мужем... На Делосе появилась уже одна... И теперь одна возвращаюсь из Дельф.
- А теперь куда?
- Сначала на Самос... На Самосе у меня дочка. На Самосе я бываю часто... Потом в Азию.
- Первый муж не отдает тебе дочку?
- В этом мире все принадлежит мужчинам... Все, кроме свободы.
- Я недавно узнал, что у меня тоже есть сын... Так что не все принадлежит мужчинам.
- Бедненький, - вздохнула Герофила, - от Ариадны?
- Да... Видно, и сыну моему, как и мне, богами даруется безотцовщина. Такова судьба.
И чувство тоски знакомо вернулось к Тезею. Он пытался представить своего маленького сына и снова увидел себя, тоже ребенком, которым, казалось, и не переставал быть. Как всегда, вспомнилась и огромная коза, подхватившая его рогами за ногу и перевернувшая в воздухе, когда небо не видящему земли открылось все вдруг, и - удар о землю. Огромная коза, давно ставшая для него символом самой жизни.
- Не думай сейчас об этом, - произнесла Герофила.
- Странно, - сказал Тезей, - я любил Ариадну больше самого себя... Появилась ты и сделала меня сегодня счастливым...
И еще две женщины представились ему: Перигуда и Перибея. На мгновение всплыла в памяти и коринфская гетера Демоника...
- Любовь - цветок иного мира... - снова заговорила Герофила. - Он лишь распустится - гибнет под нашими холодными для него небесами... Потому всякий раз цветком таким следует дорожить. Без него ведь тоже не жизнь... И, повторюсь, - любовь выше людей, потому и не может быть неразделенной. Мужчина может быть влюбленным во многих женщин, а женщина - во многих мужчин... Вот бы переплести все влюбленности, - улыбнулась она, - мир был бы таким единым...
- Но не получится, - закончил за нее Тезей.
- Не получится, - согласилась Герофила, - всякий раз любовь так индивидуальна...
- Посмотри на меня, смотри в мои глаза... - теперь это сказал Тезей...
Утром снова пришел Мусей. И привел с собой Одеона. Герофила не выходила из отведенных ей помещений. Тезей же был уже на ногах. Только они втроем разговорились в ожидании гостьи, как царю доложили, что к нему просится Менестей.
- Вот и родственник пожаловал, - неопределенно произнес Мусей.
Менестей, сын Петея и внук Орнея, и впрямь был дальним родственником земного тезеева отца Эгея. Считалось, что линия Менестея тоже берет свое начало от Эрехтея, несколько поколений назад царствовавшего в Афинах.
- Зови, - приказал Тезей прислужнику.
После минувшей ночи Тезей был в наилучшем расположении духа и готов был обнять мир, не только своего дальнего родственника.
Менестей вошел в мегарон не без видимой осторожности и остановился, как только кончились несколько парадных ступеней, ведущих наверх. Бездетный вдовец, он был лишь лет на десять-двенадцать старше Тезея, но его небольшая коричневая бородка прибелена была уже начинающей проступать сединой. Брови под невысоким лбом, массивные, словно приклеенные. Под ними не сразу разглядишь цвет глаз. К тому же глаза Менестей как припрятывал за тяжелыми веками.
Тезей охотно двинулся навстречу родственнику, обнял его за плечи и усадил на сидение, подставленное Мусеем.
- Прости меня, Менестей, что я раньше не нашел тебя, - обратился молодой царь к гостю. - Боги не простят мне такого отношения к кровной родне, но, знаешь...
- Знаю, знаю, - поспешил ответить Менестей, - до того ли было тебе. Боги испытывали тебя иначе. Где было найти силы на другое.
- И все-таки ты прости меня, - настаивал Тезей. - А, хочешь, предложил он вдруг, - перебирайся ко мне в Акрополь. Мы тут одни, и места хватит.
- Ты добр ко мне, Тезей, - отвечал Менестей, - но лучше я для твоей же пользы останусь в гуще народа... Это у меня хорошо получается, - добавил он, придав последним словам особое значение.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Тезей.
- Я умею слушать и говорю так, чтобы ко мне прислушивались, - отвечал Менестей.
- Тем более жаль, что не хочешь в Акрополь перебраться, - любезно сказал Тезей, - твои советы были бы для меня весьма полезны.
- Ты преувеличиваешь, царь, - скромно потупился Менестей. - Я ведь и так могу посильно помогать тебе советами.
- Кто такой Клеон? - спросил царь.
- Это человек, которого бы не было, если б не появился ты.
- Кто это?
- Не появись ты, не принеси с собой те изменения в жизнь Афин, которыми ты здесь всех взбудоражил, он бы и остался в безвестности. Клеон возник на волне смуты, которую ты поднял идеей народовластия. Ты, словно бог, создал его, своего противника.
- Но сам он что такое? - продолжал допытываться Тезей.
- Был незаметным писарьком у царских чиновников, какие поплоше, сказал Менестей пренебрежительно. - Вон Одеон его хорошо знает. Мальчишкой Клеон при их храме болтался.
Тезей повернулся к Одеону.
- На побегушках он был, - ответил Одеон, улыбнувшись, - во время таинств служил чтецом, по ночам состоял при шкурах и кубках, мыл посвященных, обмазывая их грязью и отрубями, напоминал, когда после очищения следует произнести "Бежал зла, нашел благо". Всегда похвалялся, что сам может это протрубить звонче, чем кто бы то ни было. Водил по городу бесноватых вакханок в укропных и тополевых венках. Зажимал в кулаке пару откормленных полозов и потрясал ими над головой. Вопил "Эвоэ-сабоэ", приплясывал, выкрикивал в такт "Гиэс-аттес-аттес-гиэс". Старые бабки умилялись, называли его запевалой, вожатым и плющеносцем.
- Еще раньше, в школе, готовил чернила, отмывал скамейки и подметал за дядьками, - добавил Мусей.
- Однако мне тоже приходилось наниматься в поденщики и убирать чужое то маслины, то смокву, то виноград, - решил вступиться за Клеона Одеон.
- И в окружной список граждан его все-таки вписали, - заметил со своей стороны Мусей. - И знаний он постарался набраться... Только, по-моему, усмехнулся он, - кое-каких сведений лишь нахватал - то там, то тут, у него от этого лишь шум в голове.