Владелец "Амурру" сначала намеревался сбыть остатки товара где-нибудь по дороге на островах. А то и на самом Крите. Однако в какой-то момент так его заморочили, верно, боги, что потянуло его на сладкое. Просто мочи нет, как потянуло. И захотелось ему аттического меду, прямо со знаменитой горы Гиммет. И свернул он к Афинам. Благо там, рядом с Гимметом, и серебряные рудники имелись.
Как только стало известно, что финикийский корабль "Амурру" вошел в фалерн-скую гавань, Герофила засобиралась в дорогу. В мегароне Тезея появился Мусей. Остальные уже были на месте: и сам молодой царь, и Поликарп с Лаодикой. Все, кто находился здесь в первый вечер пребывания великой пророчицы в Афинах. Внезапность расставания обостряла печаль и так сопутствующую разлукам. Эти сблизившиеся люди то принимались горячо обсуждать что-то, то затихали, вобщем-то и не стремясь скрыть это всепронизывающее чувство. Чувство печали, в которой пряталось предчувствие будущего.
Герофила принялась рассказывать об Азии, неведомой для многих тогдашних греков, расположенной за морем, на востоке, неразумно гигантской, уходящей в фантастически неизмеримые дали и пропадающей в них. Конечно, речь зашла и о финикиянах, благо на их корабле покинет Аттику Герофила. Посмеиваясь, рассказывала она, как эти оборотистые торговцы скупают девственную шерсть у скотоводов в азиатской глубинке и в ближней Азии, и на Крите. И о том, что окрашенные ткани продают втридорога.
- Красильни и у нас есть, - вспомнил Тезей, как мальчишкой плавал с дедом на Эгину и видел там собранных в одном месте рабов, как раз занимающихся окраской материй.
- Если нашего грека расшевелить, --охотно подхватил слова Тезея Мусей, - за него трех финикиян выменять можно будет.
- Не очень-то, - усомнилась Герофила, - финикияне мастера и из денег деньги делать. Там не только отдельные хозяева в долг деньги под проценты дают, но и целые общины.
Такого представить себе в мегароне афинского царя не могли и очень таким делам удивились.
Герофила принялась описывать и Вавилон, где воины не расходятся по домам и обедают вместе со своим царем, где круг делят на триста шестьдесят частей. Увлекшись, вспомнила о Египте, его гигантских пирамидах, построенных очень давно, об ученых жрецах, хранящих массу необычайных тайн о земле и небесных светилах, рассказала о прозрачном стеклышке, которое, если его к чему-то приблизить, увеличивает всякую вещь во много раз, о серой маленькой стрелке, всегда показывающей в сторону большой северной звезды.
Больше всех, слушая, волновался Поликарп. Это было очень заметно, и Тезей с улыбкой объяснил:
- Наш Поликарпик иногда скажет такое хорошее и умное, что сам себе не верит... И считает, что об этом он уже от кого-то слышал, но позабыл от кого. Он потому-то и дом оставил, чтобы узнать, откуда к нему приходят мысли. Сейчас, наверное, думает - от египтян или от вавилонян.
Герофила продолжала рассказывать:
- И в Азии есть свои пророчества... Вот одно из них: южный ветер одолеет северный, и придут люди с востока, и повернется страна, как гончарный круг, и смятение будет повсюду...
- Так туда же сейчас надо ехать! - воскликнул Поликарп. - Ведь можно опоздать.
- Вот и поплывем вместе, - предложила Герофила.
Поликарп засмущался и притих.
- Не могу, - вздохнул он, помолчав, - я нужен Тезею. Как же с народовластием...
- Что ты, Поликарпик, - мягко остановил его Тезей, - плыви, милый. Мы тут без тебя управимся, не думай.
И сказал так еще потому, что всегда внутренне был настроен никому не причинять неудобств. Ему самому это мешало в первую очередь.
- А ты? - спросила Герофила Лаодику.
- Я туда, куда и мой Поликарпик, - просто ответила Лаодика.
Вот она, еще одна проделка Гермеса. Так вот решилось и еще одно важное дело, сразу всех опять возбудившее, и печали прибавилось в мегароне.
...Среди ночи Герофила, припав к Тезею, расплакалась. Он лежал, осторожно, не двигаясь, чтобы ей не мешать. Обильные слезы Герофилы растекались по его коже.
Отрыдав, Герофила коротко и виновато вздохнула.
- Вот и все, - сказала она, поднимаясь.
- Может быть, тебе остаться? - спросил Тезей.
- Кто же тогда будет Герофилой, - ответила женщина - ...Нет, я бы и смогла стать твоей женою... Или кому-то еще... Я-то смогла бы, но сможет ли моя любовь. То, что внутри меня, поднимает в дорогу... Понимаешь?
- Пробую...
- Ты должен понять... Ты ведь такой же странник, как и я. Ты тоже нигде не приживешься, ибо тебе дано больше, чем надо для того, чтобы где-то укорениться.
- Похоже, ты разбираешься во мне лучше меня самого.
- Знаешь, почему женщина так хочет отнестись к тебе по-матерински?
- Почему?
- Оттого, что ты странник в этом мире.
- Неужели мы с тобой совсем не нужны этой жизни? - удивился Тезей.
- Мы-то как раз ей нужны, - объяснила Герофила, - но как нечто, приходящее из-за ее пределов. Потому-то и нет у нее к нам тепла.
- Неужели она так жестока?..
- Жестока от беззащитности, как ребенок.
- Про меня это твое пророчество?
- Про то, что и ты странник?
- Да.
- Тут не надо быть пророком.
- А что ты мне могла бы напророчить?
- Самое лучшее - быть любимцем богов.
- В любимцы я не гожусь, - рассудил Тезей, приподнимаясь.
- Отчего? - возразила Герофила. - Женщины-то относятся к тебе по-матерински. Ты познаешь и саму Афродиту.
- И буду, наконец, счастлив, - оживился Тезей.
Герофила даже рассмеялась.
- Того, кто не хочет или не умеет быть счастливым, и за уши не притянешь к ощущению счастья.
- Значит, счастья не будет, - спокойно согласился Тезей.
- Мы не будем счастливы. Но нам дано знать, что такое счастье... Бывают минуты, когда все в тебе как открывается: в любви или когда рождается песня. В такие моменты и умереть не страшно... Конечно, такие моменты проходят, эта жизнь берет свое, и опять боишься смерти... Но ведь было...
Тезей опять видел, как наполняются светом глаза женщины, озаряя весь ее облик, сияющую ее плоть.
- Теперь ты всю жизнь будешь видеть меня, - сказала Герофила, - даже с закры-тыми глазами.
...Цвет славного города Афины собрался у гавани Фалер. Толпились и горожане приблудные: певцы, музыканты и плясуны да мелкие служки, объединявшиеся и вокруг старого храма Диониса, и вокруг нового святилища Аполлона Дельфийского.