- Молодец! Кто-то опередил нас, - похвалил Герм пока невидимого им смельчака.
Отряд остановился и стал ждать. Стадо приближалось. Животных сопровождали несколько всадников. Один из них выехал вперед, остановился и соскочил с коня. Его примеру последовал Тезей.
Что-то знакомое показалось Тезею в коренастом крепыше, ловко спрыгнувшем с лошади.
- Кто угнал стадо? - спросил он.
- Я, - резко, даже заносчиво признался крепыш.
Резкость эта тоже что-то напоминала Тезею.
- И возвращаешь обратно...
- Возвращаю.
- Да как же ты!.. - повысил голос владыка Акрополя, хотя почему-то не удавалось ему рассердиться по-настоящему.
- А как же ты?.. - резко прервал Тезея крепыш, - был в пещере Хирона и не нашел меня.
- Перифой! - узнал товарища своего детства Тезей.
И они бросились друг другу в объятия.
- И к амазонкам хочешь плыть без меня, - обиженно, но уже благодушно говорил Перифой.
- Приключится, да исправится, - вслух вспомнил Тезей, выпуская друга из своих объятий.
- Ты о чем? - не понял Перифой.
- Это я так... Ах ты, мой дорогой... Ты даже не знаешь, как ты вовремя объявился.
В Афины Перифой ехать решительно не захотел. Сказал, мол, в другой раз, когда Тезей сам пришлет ему приглашение. И от угощений, которые бы нашлись в Колоне, отказался. Он сам прибыл в Аттику и сам готов по-хозяйски ублажить вином и яствами Тезея и его спутников. Все свое Перифой возит с собой. В том числе и угощения. В его обозе и поленья для костров отыскались. И даже ладан, чтобы пламя в нужный момент вздымалось пышно, ароматно и празднично.
- Пусть возлияния моих, а не твоих, вин зашипят на костре, - заявил Перифой Тезею, словно свой родовой знак оттиснул на свитке незримого договора.
Людям свойственны прекрасные порывы, откуда они на них налетают, пусть и при определенных обстоятельствах, - неведомо и непонятно. На первый взгляд, понятно, а потом - опять нет. Из какого-то другого мира, где их целый запас? Может быть, из того мира, куда исчезают души человеческие, неизвестно, как и почему покинувшие само царство Аида, казалось бы, свое последнее прибежище. И чьи это души? Даже бессмертным неведомо. Души - и все тут. Как непонятно бессмертным, по крайней мере, древнегреческим, куда из их собственного, вроде, ими же созданного мирового хозяйства, миропорядка, пусть и изредка, но ведь пропадают эти самые эфирные или еще там какие субстанции. А кто подсчитывал количество приключившихся исключений? Из суеверного жуткого страха - никто. А если подсчитать эти исключения, не явится ли закон?
Или - другое. Не улетают, а, наоборот, откуда-то берутся всяческие дарования. Конечно, боги раздают кое-что избранным ими персонам. Кифару там презентуют смертному, свистульку какую. Подтолкнут способности, порой, правда, себе и им на голову, отличать красивое от некрасивого. Изобретение какое полезное сочинить. Сейчас полезное, потом, может, и не очень, что, конечно, выяснится. Но дарования... Откуда они выскакивают и отчего перепадают кому ни попадя. Словно кто сослепу ткнет пальцем в еще нерожденного. Ни со знатностью не считаясь, ни с незнатностью. Ни с чем. И не понять, то ли сам обладатель дарования случаен, то ли случай таким образом одаривает вновь прибывших на землю.
А такой талант, как доброта? Может быть, самый редкий. Кому дается? И что безоглядный добряк такое? Понятен человек безгранично добрый, если сталкиваешься с ним носом к носу. И совершенно необъясним как явление. Представляете, появляется человек, и, чего с ним ни делай, он все равно добрый. И на богов совершенно беспечно не оглядывается совсем. Чего оглядываться, если ни перед злым, ни перед добрым, ни перед богами вины он никакой не имеет. Нет, наказать его можно. И сейчас, и потом. Все в руках богов. А толку? Даже неинтересно наказывать...
...О прекрасных порывах... Подхватить они могут всякого человека, особенно в кругу ему подобных. Подцепят, скручивают, поднимают над самою жизнью. Подхватили и понесли. Похоже, будто ветры тут подействовали, но нет, не ветры, ни вечные божественные, ни старшие, ни младшие, ни сам Борей, ни Нот. Разные ветры дуют повсюду и всегда. А прекрасному порыву человеческому, как и дарованию, необходим случай. Такой случай, как встреча Тезея с Перифоем.
И хлынули воспоминания. Под открытым небом с полыхающими кострами они возбуждали Тезея и Перифоя не хуже вина. Вина-то еще и не начинали пить.
- А помнишь, как мы опрокинули Язона? - предвкушая взрыв смеха, спрашивал Перифой.
- Еще как помню, - веселился Тезей.
- А помнишь...
Друзья детства громко и охотно смеялись, не успевая порой толком объяснить спутникам своим, что их так разбирает, хотя и рассказывали в картинках некогда случившееся в пещере Хирона и в ее окрестностях. И - про Язона, этого знаменитого теперь водителя аргонавтов, который грохнулся на землю и беспомощно растянулся на ней, когда один из мальчиков, Перифой, подполз к юноше сзади, а другому, Тезею, оставалось только толкнуть его. Они и охотничью добычу, трех куропаток, у бедняги стащили.
- А помнишь медвежонка с занозой?.. А помнишь?
И снова взрыв хохота в два голоса. Остальные молодые люди не обижались, не будучи вовлеченными непосредственно в разговор. В сущности, речь шла о мужской дружбе. И это прекрасное и так заражало всех расположившихся вокруг костров под открытыми небесами.
- А помнишь, как ты вовлекал меня в заговор против богов? - спросил Перифоя Тезей.
- Помню, - нисколько не смутился Перифой.
Детский заговор против богов. Что это было, ни Тезей, ни Перифой пояснять не стали. Однако даже детям играть с богами опасно, и Герм на этот раз не удержался, спросил Тезея:
- И ты согласился?
- Нет, я увильнул, - рассмеялся владыка Акрополя, - остановились на Язоне.
- Правильно остановились, - одобрил Герм серьезно.
- Ох, уж эти боги, - проворчал Перифой, утратив веселость. - У-у, погрозил он небесам.
- Перифой, можно отвернуться от богов, если они от тебя отворачиваются, можно ничего не просить у бессмертных или любить кого-то одного из них... вмешался в беседу Мусей. - Но есть же какая-то высшая сила, есть какая-то неизъяснимая гармония, необъяснимая сущность, которая пронизывает все. Это можно почувствовать.