- А что, надо это подготовить, - увлекся Тезей.
- Вот! - возликовал и Поликарпик. - Вот! Этим и займись.
И тут только заметили братья, что въехали в Афины. Была бы в нижнем городе стена, как в Акрополе, то, чего доброго, врезаться в нее могли сходу. На въезде их тут же, разумеется, углядели зеваки.
- Вот они, твои палконосцы, - сказал Поликарп, словно споткнулся.
А поскольку нет на свете осведомленней зевак, то эти добровольные глашатаи, стуча палками о твердь улиц, вскоре взбудоражили весь город. Тезей ожил! - разнеслось повсюду. Одни рассказывали, что при въезде в город Тезей даже смеялся. Сами-де слышали. Хохотал, - добросовестно поправляли их другие. Заглянул в расселину преисподней, будучи в Колоне, уточняли некоторые, и расхохотался.
Кстати, о палках, служивших афинянам тростями. Остальные греки отмечали привычку обзаводиться тростями как присущую только жителям Аттики особенность. И посмеивались. Добро бы старики. А здесь и молодые без трости на улицу не выходили. Палконосцы - называли аттических афинян. Еще и стукачи. Вроде бы нелепая деталь - у всех палки в руках. Если не подумать хорошенько. А если подумать? Дело в том, что афиняне первыми среди древних греков стали в мирное время выходить на улицу без оружия. По всему остальному материку мужчины оружия из рук не выпускали. Некоторые и дома с ним не расставались. Конечно, всюду по-своему - и в Коринфе, и в Трезене, и в Спарте даже. А вот в Фивах или вокруг Фив, или в какой-нибудь Акарнании, да и рядом с Афинами, в Фессалии тоже, мужчина без оружия - разве мужчина. То-есть на землях плодороднейших. Можно сказать, такие земли сами родят. Их ковырни да семя брось. Вырастет. Не так чтоб густо будет плодов, но ведь и забот почти нет. Прямо золотые времена Крона. Потому эти земли их хозяева и обрабатывать не учились толком. Больше охранять были горазды, чем обрабатывать. А если совсем перестанут родить?.. Переберемся вон за ту гору. Туда же - если более сильные соседи выгонят. Поэтому же и деревьев не сажали - дело долгое и потому совсем ненадежное. Так и блуждали греки по плодородным материковым землям. Богатство, что под ногами, как бы и не очень считается. Единственный достаток - оружие в руках. Без него ты и шага не ступишь, и себя не защитишь, - поселки без укреплений, дороги не безопасны.
Аттика же по скудости каменистой почвы долго не привлекала к себе кого-нибудь со стороны. Потому афиняне и их соседи могли гордиться своей исконностью. Тем, что они такие же местные, как и здешние кузнечики, прямо из земли, из камней родились.
Правда, кто почище, да посостоятельней, кто с табличками не расстается и с заморскими свитками, кто горазд рассуждать о всяких отвлеченных материях, скептически улыбались. И не потому, что камни не могут в людей превращаться - все в руках богов. Нет, они считали: по-настоящему-де местные в Аттике только пелазги, которые когда-то стены Акрополя строили. Пелазги, по большей части живущие сейчас в Фессалии.
В конце концов, может быть и так, но кто же теперь это помнит. А если и помнит, то и... Важнее другое. Обитатели Аттики, постоянно живя на каменистых, непривлекательных для захватчиков землях, научились их обрабатывать. И стали получать урожай, какого без настоящего труда и на плодородье не получишь. И деревья сажали, будучи оседлыми. Недаром же богиня Афина именно сюда, на аттические камни, принесла свою оливу. И достатка в основательных здешних домах поднакопилось. Не торговый Коринф, но все-таки. И носят афиняне, пусть и шерстяные, но тонкие хитоны под плащами. И волосы закалывают, чтобы прическу хранить, золотыми булавками в форме цикад. Сродственников здешних кузнечиков. А, значит, и их самих, жителей Аттики. И когда теперь их имело бы смысл и грабить, они стали достаточно многочисленными для отпора. Нарожали поколения, сидя на месте. И изгнанники или другие какие-то перебежчики из остальной неустроенной Греции стремились под их мирные небеса. Не без имущества, между прочим. Тем, кто гол да бос, чего бежать. Ведь нужно или ремесло, или богатство.
Конечно, афиняне гордецы. А еще и забияки. Даже в трезвом виде. И палкой афинянин побьет, но ведь не порубит.
И вот, стуча своими тросточками, афиняне разнесли по городу слух о том, что Тезей ожил, весел, хохотал даже. Разнесли, пошумели и затаились в предвкушении праздника. И еще: чтобы поощрить и приветствовать Тезея, место у храма Аполлона Дельфиния, где пролилось вино, смешанное Медеей с ядом, обнесли медной оградой. Благо оградка давно была готова. Но и случая поставить ее все не представлялось. Последнее обстоятельство доставляло суеверным афинянам массу неудобств. Как ни берегись, а забудешься и ступишь ногой на это проклятое место. Или не ходи мимо храма, чтобы всякий раз не очищаться. Или всякий раз сосредотачивайся, думай о том, чтобы сюда не ступать.
Пока славные жители города замерли, предвкушая веселие, на Акрополе Тезей собрал совет. На совете, кроме Поликарпа с Лаодикой и Мусея, неразлучного с молодым владыкой, присутствовал Академ из Колона, об учености которого в Аттике были понаслышаны. Академ привел с собой колонянина же Тимона. Тимон был, правда, не столько ученостью, сколько тем известен, что вроде бы понимал чуть ли не всякого жителя Аттики, а потому часто бранился по праву ближнего со многими из них. Надо полагать, Академ привел с собой Тимона, чтобы среди чужих заручиться поддержкой, солидарностью сородича.
- Люди одинаковы? - спросил Поликарп для начала собравшихся.
- Одинаковы, - поспешно ответил Академ.
- Поэтому-то, наверное, боги разделили нас на мужчин и женщин, улыбнувшись, заметила Лаодика.
Академ косо глянул на нее, как бы говоря - при чем здесь эта представительница иной половины дома. Он вообще сразу же испытал чувство неудовольствия от присутствия на совете женщины.
- Люди равны, а не одинаковы, - твердо заявил Мусей.
- И всякого рождает женщина, - добавила Лаодика.
На Лаодику теперь Академ и не глянул. Он уставился на Мусея.
- И женщины? - спросил он.
- Женщина рождает и женщин, - воспользовался аргументом Лаодики Мусей.
- Нет, ты прямо отвечай, - не отставал от него Академ.
- Не равны, не равны, - успокоил Академа Мусей, - женщина выше...
- Оставим шутки, - поморщился ученый колонянин, - давайте серьезно... Мы можем кое о чем думать по-разному, но мы равно понимаем друг друга... Этим и отличаемся от толпы... Я ведь беру главное. Люди одинаковы в том смысле, что каждый владеет по праву тем, что ему принадлежит, тем, что накопили семьи. А у кого сколько - это уж, кто смог чего добиться заботами своими. И раз все это наши семьи, то нельзя ничего ни у кого отнимать. Не станем же мы разбойниками по отношению к самим себе.