Пройдя через двери, тут же за ними затворенные, Антиопа и Тезей оказались в полутьме высокого четырехугольного пространства. Что располагалось вдоль стен, не рассмотреть. Но прямо перед ними, обозначенной двумя светильниками, стоял грубый деревянный идол с бронзовой маской Великой матери. Маска сразу же притягивала внимание. И не только потому, что здесь была единственной. Маска приковывала взгляд к себе, пугала, пожалуй, даже: беспредельной строгостью. Только потом Тезей обратил внимание, что она, на ощущение грека, заметно деформирована - сильно вытянутое лицо, горло, словно кол какой-то, острый подбородок, длинный и тонкий нос с прижатыми к переносице круглыми глазами и резкими бровями, словно сдвинутыми к центру. Потом уже замечаешь уши, посаженные на разных уровнях. Одно - на уровне глаза, другое - ниже. Все как-то наперекосяк.
- Божий лик Великой матери, - объяснила Антиопа. - Здесь она улыбается.
Тезей пригляделся, и какое-то подобие улыбки, казалось, проступило сквозь беспредельную строгость лика богини.
- Какой же она еще бывает? - спросил Тезей.
- Нахмуренной, - охотно ответила Антиопа.
- О боги, - поразился Тезей. - Что же это тогда такое?
- Тогда она еще страшней... Тогда мы спешим отсюда на поля, чтобы вытоптать часть посевов и тем умилостивить богиню.
- Зачем? А если урожай будет бедный?
- Затем, что нахмуренная богиня и посылает нас в поход за добычей.
- Поверить не могу, - продолжал удивляться Тезей.
- Очнись, мой мужчина, - потянула его за руку Антиопа, - пойдем к Орифии.
Комнаты верховной жрицы располагались в пристройке к задней части храма. К ним вел узкий вход - за фигурой идола Великой матери. Миновав его, пришедший после сумрака храма попадал в помещения, можно сказать, празднично освещенные солнечным светом.. Чуть поодаль пристройку отгораживал от остального мира высокий каменный забор.
Орифия нисколько не удивилась гостям. Словно ждала их.
- Оказывается, Тезей приплыл сюда, чтобы спасти меня, - объявила Антиопа.
И не понятно было - при этих словах - рассмеется она или рассердится.
- То есть? - спокойно спросила Орифия.
- Он хочет увезти меня отсюда в свой мир, - ответила Антиопа.
И тут она рассмеялась.
- А ты что скажешь? - обратилась Орифия к Тезею.
- Я полюбил ее.
- Влюбился, как в первый раз? - уточнила старая жрица.
- Как в последний, - твердо сказал Тезей. - Больше у меня ничего такого и не будет... Да, я хочу спасти ее, - продолжал он, - и, не сердись на меня, хочу вырвать из этой дикости.
- Каждому свое, - рассудила Орифия. - И потом, что лучше? Какая хорошая вода в сосуде ни была б, из родника она приятней...
- Мой мир - не подарок, далеко не подарок, - принялся объяснять Тезей, который отчего-то испытывал доверие к старой жрице. - Но здесь вы обречены. Вам тем более не удержаться, что мой мир, который окружает вас, далеко не подарок. Он вас не пощадит. А если вы совсем отделитесь от всего остального мира, вы можете превратиться в зверей. А это тоже погибель.
- И что ты ответишь на это? - повернулась Орифия к Антиопе.
- Я - женщина-воин, - гордо заявила амазонка.
- Так-то оно так, - улыбнулась старая жрица. - Но, собираясь в поход, вы, женщины-воины, кладете теперь в мешочек не только точильный брусок для меча, но и бронзовые щипчики для бровей.
- И еще у меня есть бронзовое зеркало с милой овечьей головой на конце ручки, - усмехнулась Антиопа. - Ты сама мне его подарила.
- Зачем же ты пришла ко мне все-таки, женщина-воин? - спросила наконец Орифия.
- Но ты же мне как мать, - обескураженно ответила Антиопа. - Если что, ты ведь меня никогда не выдашь.
- Смотри, сколько к нам мужчин из-за морей пожаловало, - продолжала рассуждать старая жрица. - А теперь, - ты не сердись, Тезей, -... почему бы тебе, дочка, не выбрать еще кого-нибудь для этих игр?
- Э-э, - встрепенулась Антиопа, - он мне нравится.
- Дети вы, дети, - вздохнула Орифия, помолчав. - Ты хочешь ее спасти, а я - защитить... Что реальней?.. Оставь нас, Тезей, мне с ней поговорить надо.
Однако Тезей еще повернуться не успел, как в комнате появилась вооруженная амазонка.
- Прости, великая жрица, - обратилась она к Орифии, - но там какой-то сумасшедший пытается прорваться к Тезею.
- Вот видишь, Тезей, тебе надо идти, - сказала Орифия.
В сопровождении вооруженной амазонки Тезей миновал хмурое помещение четырехугольного храма, вышел опять на свет, ряды охранниц расступились, и он увидел Перифоя, нетерпеливо вышагивающего внизу.
Перифой бросился к своему другу.
- Я тебя все утро ищу!
- А что случилось?
- Как что? Мне же интересно знать, что у тебя.
- Я хочу спасти Антиопу, - задумчиво ответил Тезей.
- Что значит спасти?
- Их вообще следует спасти от этого пояса, который не дает им любить мужчин.
- Ну и голова! - как обычно, восхитился Перифой сообразительностью своего друга. - Правильно! Твои идеи - моя работа. Мы с ребятами станем объяснять про зло от этого пояса на каждом углу. Теперь есть, что им говорить. Мы их так раскрутим! Ну и голова! Ну и голова! - повторял Перифой.
В это утро стало известно и о том, что Солоент вызвался вернуться на корабль, когда оставшихся на воде греков решено было сменить, чтобы и они поучаствовали в празднестве.
...И все-таки странно, совершенно неожиданно, но усилия Перифоя, казалось, несусветно бесплодные здесь, начали давать плоды, что очень вдохновило мужчин, приплывших сюда из Греции. Не только спутники и друзья самого Перифоя, но и мужчины из иных эллинских мест, отправившиеся к амазонкам по призыву Геракла, научились успешно разобъяснять не очень сообразительным хозяйкам, что любовь к представителю иного пола - это особое чудо, что лишая себя любви с помощью охранительного пояса, пусть и созданного некими могущественными силами, женщина поступает неразумно. Кто-то, мол, нехорошо подшутил над беспечными и доверчивыми амазонками. Лишать себя такого чувства - это ж надо! О боги, какие бедные девочки!..
Бедные девочки, эти дикие кобылицы, слушая подобные речи, в основном принимались грубо ржать и фыркать, прямо в глаза тебе. Никакой приятной женской хитрости за общим столом. Однако, и среди диких кобылиц встречались натуры изначально и безоглядно добрые от природы. Редко, конечно, но попадались. И тут обнаружились. И слушали возбужденные речи мужчин не без сочувствия. И даже подруг своих перебивали: мол, дайте людям договорить. Но наибольшее понимание слова и рассуждения мужчин о любви находили у амазонок, способных вести разговоры на темы посторонние и даже отвлеченные. Конечно, обольщаться не следовало. Тем не менее, через какое-то время в столице воинственных наездниц начало происходить небывалое. Некоторые из амазонок стали сажать здешних мужчин на лошадей. А эти редкие тут мужчины находились в основном при воинственных наездницах, склонных к беседам на посторонние темы. Так вот, некоторые из таких амазонок и сажали мужчин на коней. И взявшись за уздечку, водили коней по кругу. А кое-кто позволил и самостоятельно мужчинам покататься.
Ничего подобного никто никогда здесь не видел. Возникли даже споры: нет ли тут нарушения священных запретов. Однако, споры вскоре утихли. Мужчина и священный запрет. Никак не соединяется. Если тебе мужчина не нравится или надоел - возьми и убей его. При чем тут священные запреты. Смешно даже.
Эхом все происходящее отозвалось и в Каменном доме цариц. Сюда днем, а не на вечернюю трапезу, были приглашены для разъяснений влиятельные мореходы: Геракл, Тезей, Пелий, Перифой и другие. Геракл пришел с Адметой, а Тезей с Мусеем и Пилием.
- Они приплыли к нам, чтобы украсть наш священный пояс, - сразу же разгорячилась Меланиппа, опередив Ипполиту, которая сама хотела начать этот разговор.
- Помолчи! - оборвала ее Ипполита. - А вы все-таки ответьте, обратилась она к мужчинам, - это правда?