Искин, не затыкаясь, докладывал о сбоях систем и авариях в отсеках. Они тут же вспыхивали на голограмме красным, и на серых боках корабля расцветали алыми всполохами огни пожаров.
А потом всё закончилось. Корабль напоследок хорошенько тряхнуло. Номусу до звёзд из глаз вжало в пол, и следом наступила блаженная тишина.
Тогда-то Номуса его и заметила.
Жуткого вида людоящер, совершенно не жутко поджав к груди ноги и хвост, сидел на полу. Он отчаянно цеплялся руками за выступающее основание панели управления и грозно шипел: «Тха-а-а!»
Перепугался, наверное.
— Ты в порядке?
Номуса поразилась собственной смелости. Вдруг он пришёл сюда её убить?
Но перед глазами ещё стояла голограмма второго помощника капитана, поэтому, наверное, Номуса и дала людоящеру шанс.
Тот как будто её не услышал — так и сидел на полу с зажмуренными глазами.
— Эй! Тряски больше не будет. Можешь разжать руки.
По телу людоящера прошла волна дрожи. Он медленно отпустил основание панели управления, на котором остались едва заметные вмятины от его пальцев, и открыл глаза. И этот взгляд…
Божечки!
Номусу будто приподняло и гаденько так приложило об пол. Раз тридцать. Во рту сразу пересохло, в уши набилась вата, а ноги, ослабев, разъехались в разные стороны. Это чудовище, этот жуткий-ужасный людоящер с кошмарным шейным воротником, уродливой пятнистой кожей и хвостом её понимал. Каждое слово.
— Почему ты молчишь?
Людоящер поднял четырёхпалые ладони, показывая, что у него нет оружия, и, склонившись, коснулся ими пола.
— Слушаться и подчиняться.
Всего три слова, а по сердцу Номусы словно полоснули невидимым ножом.
Слишком тихие. Пронизанные страхом и болью.
— Мы уже встречались? Это ты… ты открыл капсулу? — спросила она, подходя ближе.
— Тха-сук не дал убить богиню. Тха-сук открыл капсулу. Тха-сук был изгнан из племени. Но Тха-сук… — последнюю фразу он проговорил едва слышно, — ни о чём не жалеть.
— Почему?
Номуса подошла совсем близко и опустилась на колени. Бессмертная она, что ли? Да нет. Наверное, просто глупая. Потому что ей стало жизненно необходимым увидеть его взгляд. Снова. Чтобы ещё раз убедиться в том, что перед ней находится человек.
Она коснулась бледной голубоватой кожи — на ощупь нежной и мягкой, совсем как велюр — и заставила людоящера приподнять голову и заглянуть ей в глаза.
— Почему?
— Мужчины племени Тха убивают верхачей. Верхачи убивают мужчин племени Тха. Кругом смерть. И кровь. Всё из-за предателя Тха-бара! Тха-бар забыл, что мы дети одного племени… — Людоящер несмело протянул к ней руку и коснулся щеки, повторяя её жест. — Но Тха-сук помнит. Тха-сук не даст убить богиню. Ни верхачам, ни племени Тха.
— Но-му-са. Меня зовут Номуса.
Людоящер повторил её имя несколько раз. В его исполнении выходило либо Ном-са, либо Ому-саа. Ничего страшного, со временем выучит. Гораздо сильнее Номусу волновало другое: человечество было в опасности. Опять.
А как всё хорошо начиналось! Посадите корабль – и вы наш герой!
Но если потомки людей перебьют друг друга, никакая планета человечество уже не спасёт.
— Отведи меня туда, где смерть и кровь.
— Стр-рашно. Ому-саа, не ходи!
Вот он — голос разума! Номуса и рада бы послушаться, но не в её привычках было бросать дело на середине. Зря она, что ли, мучилась, сажала корабль?
— Мы должны остановить кровопролитие, пока не стало слишком поздно. Понимаешь? — Людоящер медленно кивнул. — Тогда веди!
* * *
Тха-сук боялся возвращаться. У него была одна жизнь, и он ею дорожил. Но богиня попросила отвести её и так при этом посмотрела, что страх ушёл. В её глазах полыхало пламя правды. Богиня хотела того же, что и он — чтобы люди вспомнили, что они люди, и прекратили друг друга убивать.
Нет, Тха-сук не перестал дорожить жизнью. И страх снова вернулся к нему, стоило им покинуть комнату. Но…
Им овладело странное, незнакомое чувство.