Я не стал ему говорить, что на «чужого дядю надейся, а сам не плошай», что давно надо было выбрать лидера и, объединившись, смести с лица планеты всяких там далиборов.... Ничего этого я не стал ему говорить, потому что понял - они надеются, и ждут своего «мессию». Они полностью погрузились в мечту об «освободителе», навеянную древней легендой, который придёт и освободит их от гнёта. А они....
Мне всё стало понятным. Они, такие сильные и приспособленные к местным условиям, однажды запуганные Далибором, теперь, как говорится, «обжёгшись на молоке, дуют и на холодную воду». Им нужен человек, который встряхнул бы их, заставил взяться за оружие и, объединившись, освободиться от гнёта.
А тут, на свою беду, или на счастье, я сумел сбежать с рудника и, пожалуйста, вот вам готовый, новоиспечённый мессия. И древнюю легенду к моему побегу присобачили.... Молодцы, ничего не скажешь.
Разобравшись в создавшейся ситуации, я надолго задумался. А задумавшись, я даже не заметил, как остался один за столом. Ничто и никто не мешал мне погрузиться в мысли, а мысли были не очень-то радостные.
По поведению окружающих меня людей и почтительности, с какой они ко мне относились, я давно начал догадываться об отведённой мне... какой-то роли. Но что они выберут меня, совершенно постороннего для них человека, в качестве «освободителя», я не думал. Не думал даже после слов старейшины коммуны, что, мол, я - «ОСВОБОДИТЕЛЬ». Я в то время просто решил, что он шутит.
Оказывается, нет. Они решили взвалить на меня бремя организатора восстания и, что самое неприятное для меня - ответственность в случае поражения.
Придя в своих мыслях к такому заключению, я окончательно приуныл. И так, с упавшим настроением, я и отправился на «боковую».
* * *
Утром, чуть солнце поднялось над джунглями, меня разбудил старейшина. Я, ещё окончательно не проснувшись и зевая во весь рот, недовольно пробурчал:
- Дедушка, зачем вы разбудили меня так рано? Я же вам всё равно не помощник в хозяйстве.
- Да, помощник ты никакой, - улыбнулся он, - но встать тебе придётся.
Вновь широко зевнув и потянувшись до хруста в косточках, я поднялся и, сказав: «Я сейчас», побежал умываться.
Через несколько минут, войдя в комнату, я застал старейшину стоящим у окна, и одет он был по-походному: сапоги, лёгкая куртка, и ботинки на толстой подошве.
- Джонатан, - сказал он, когда я вошёл, - мы пойдём с тобой в джунгли и посетим «пещеру забвения». Это не очень далеко от коммуны, поэтому надень что-нибудь лёгкое.
- Хорошо.
Быстро накинув на себя рубашку и натянув штаны, я обулся в такие же, подаренные мне Вовой ботинки и, прихватив куртку, сказал: «Я готов к труду и обороне»...
- Мне нравится твоё настроение, - сказал он, когда мы окунулись под сень джунглей.
Ещё не совсем рассеялся утренний туман, а Джунгли уже жили своей жизнью. Всё вокруг было наполнено птичьими голосами, и лишь изредка, где-то далеко-далеко, в самой глубине, иногда раздавалось уханье филина.
Странно, подумал я, ведь филины ночные птицы, а тут...
- Это не филин, - поправил меня старейшина, - эти звуки исходят из «пещеры забвения».
Разве пещера может издавать звуки, недоумённо подумал я, и непроизвольным движением приподнял плечо.
- Придём на место, и ты сам всё увидишь и поймёшь, - сказал дед и, чуть убыстрив шаг, добавил, - поторопись сынок.
Мы шли примерно около часа. Нас окружали всё те же джунгли: перевитые лианами, деревья, кусты мимоз, и всё продолжающийся птичий «грай». Солнечные лучи, едва пробиваясь сквозь зелень деревьев, изредка острым лучом попадали мне в глаз, и я, непроизвольно зажмуриваясь, видел перед собой разноцветье калейдоскопа.
По стволам деревьев рыжей молнией сновали белки, а в воздухе, перескакивая с дерево на дерево, пролетали белки-летуны. Верхушку одного из деревьев оседлала целая стайка голубых и зелёных попугайчиков. Они издавали такой шум, что, казалось, своим чириканьем и пересвистыванием заполонили всё вокруг.
Когда мы приблизились, чириканье на мгновение прекратилось, и они, повернув головки, с любопытством стали рассматривать нас. Удовлетворив любопытство и, вероятно, поняв, что мы для них не опасны, вновь засвистали, зачирикали.
А мы, не сбавляя шага, всё шли и шли.
Я сначала удивлялся, как это старейшина, пробираясь среди однообразия деревьев и кустов, не терял направления, и лишь потом, внимательно приглядевшись к почве под ногами, сообразил - его вела чуть заметная тропинка.
Вскоре он вывел меня к невысокой, поросшей кустами ежевики, возвышенности. В её обрывистой поверхности виднелся тёмный зев пещеры, из него и раздавались услышанные мною раньше, ухающие звуки.