И опять, режущий уши визг, и довольный хохот. Этот хохот забивал мне уши, он не давал мне возможности подумать!
С другой стороны, как ты будешь думать, если тебя несёт неизвестно куда среди воя и визга. Ослеплённый плотным снегом, ты ничего не видишь, и ничего не можешь изменить... Ты во власти страшного врага - стихии! Хотя и искусственно созданной Домикулом, стихии!
Но всё же, мысленно, я смог прошептать - «Ну погоди, Домикул. Я не забуду твою «ласковую» встречу!», и потерял сознание».
* * *
Очнулся я от ярко бьющего мне в глаза света. Я лежал на спине, а в глаза мне били, рассыпаясь радужными искрами, лучи яркого солнца, или это яркий свет лампы? Потом солнце кто-то погасил, и я оказался в кромешной темноте.
Ни одного звука не раздавалось рядом со мной, ни одного. Тишина, полная, всеобъемлющая тишина!
В голове вначале было пусто, хоть шаром покати.... Затем, словно пробившийся к солнцу росток, появилась мысль - одна единственная мысль - где я?
И, словно издеваясь, в голове прозвучал насмешливый ответ - «Ты у меня в гостях в качестве дорогого и желанного гостя!».
Я догадался, чей голос услышал, и только я хотел сказать, что узнал его, как вновь раздался знакомый, насмешливо-издевательский хохот, и вновь голос, словно наслаждаясь, проскрежетал:
- Джонатан, не напрягайся умом, ты в моей темнице, и ты в ней сгниёшь!
А, затем, словно у Домикула кончилось терпение, он заорал:
- Как ты посмел явиться ко мне?! Идиот! - Разве не предупредил тебя старый, выживший из ума волшебник, что со мной никто не может справиться?!
Я уже достаточно пришёл в себя, чтобы вспомнить пришедшуюся к случаю нашу земную поговорку и прошептать - «Смеётся весело тот, кто смеётся последним!»
Он, или не расслышал мой шёпот, или не понял её смысла, но он ничего не ответив, лишь заскрипел зубами.
И вокруг вновь воцарилась тишина. Странная, я бы сказал, тишина. Она какая-то была осязаемая, что ли, тягучая. Она не только ощущалась физически, она воздействовала на мою психику.
Пробудь я в этой тишине несколько часов, подумал я, и я начну сходить с ума.
Чтобы со мной такого не случилось, я, вначале шёпотом, а затем и во весь голос, стал горланить знакомые мне песни и, страшно фальшивя, воспроизводить мелодии.
После моих первых «песенных выступлений», тишина, как-бы начала раздвигаться, и я почувствовал вокруг себя некоторое свободное пространство. Во всяком случае, я смог подняться с соломенного ложа и, делая короткие, осторожно-нащупывающие шаги, двинуться на обследование моей тюрьмы.
Она оказалась не такой уж большой. Вдоль одной стены я сделал пять шагов, а вдоль другой - восемь.
Даа, горько подумал я, не такой уж ты щедрый Домикул, мог бы и просторнее узилище для «дорогого» гостя приготовить.... Жадность, что ли одолела, и я, подумав так, невесело усмехнулся.
Правда, мою ухмылку никто бы не смог рассмотреть, потому что вокруг было темно, как..., но я специально ухмыльнулся, подумав, а вдруг Домикул наблюдает за мной через очки ночного видения? Пусть знает - я его совершенно, ну вот, нисколечко, не боюсь..., хотя..., я чувствовал, что страх по мне так и ползает, так и ползает, словно клоп по стене.
Обследовав своё новое жилище, я уселся на солому, и стал прикидывать возможности покинуть место своего заточения - потихоньку, по-английски. И почему-то первой возможностью оказалась бы для меня помощь моих друзей - мышек-норушек. О них я вспомнил с любовью и завистью. Завистью в том смысле, что они могут превращаться в кого угодно, а вот я..., я оставался таким, каким меня мама родила. А сейчас, сожалея, подумал я, мне бы здорово пригодились их способности.
Задумавшись об их судьбе после снежной лавины, я с грустью стал вспоминать их шалости и проказы, шепча при этом - бедные мышата-малышата, как вы? Уцелели ли вы, или погибли жестокой смертью? Как мне было хорошо с вами..., вы такие добрые..., хоть и проказники несусветные...
С мыслью о пропавших без вести мышатах я, кажется, задремал.
Разбудил меня какой-то посторонний шорох в стене, на которую я, задремав, навалился. Прислушавшись, я понял, что кто-то скребётся внутри стены, а потом до меня донеслось сердитое - «Бездельник и увалень, мог бы и пошевелиться, помочь самому себе выйти из подвала!».
Услышав ворчливый голос, и узнав в нём всегдашний, назидательно-строптивый тон Еноса, я тут же, словно уколотый в одно место острой булавкой, подскочил с соломы, и нагнулся к самой стене.
- Енос, Минок, это вы? - радостно заорал я.
- Нет, вы только посмотрите на этого умника, - проворчало из стены голосом Минока, - нет бы, тихонько помочь расковырять дырку, так он орёт на всю округу. - От твоего крика, Джонатан, все петухи и куры попросыпались! - Ты, что, решил в этом замке из себя петуха изображать?