Главка девятая
Вообще относится с пониманием к чужим слабостям – знак мудрой толерантности. Взрослости, можно сказать. Лучше казнить за слабости и гадости себя, чем других. И со стороны покрасивше будет, да и традиция вполне комплиментарная в осуждении себя существует; в то время как пророческие проклятия, по меньшей мере, высокомерны.
Но в том-то и дело, что когда я говорю о еврейских, скажем так, слабостях, я и говорю о себе. Потому что если только представить, что говорит это нееврей, то тут такое начнется, такой, блядь, вселенский скандал, такие залпы негодования и упреков в антисемитизме и человеконенавистничестве, такой ущерб для репутации, которую можно сразу хоронить и на могилке фиалки поливать, что даже подумать страшно.
Как же – гонимая нация, галимая, несчастная. Вся кровь Холокоста обрушится на голову робкого критика еврейской мечты, и никакие оправдания, что наций, мол, нет, что это все выдумка XIX века, один из самых действенных мифов манипуляционной политики хитрых властных элит, не помогут очиститься от потоков грязи и негодования. Как посмел какой-то гой усомниться в том, что еврейский национализм - есть лишь спасительная и инстинктивная реакция на недружественный мир? Что раскапывать евреев среди членов ЧК, ЦК или НКВД, или, что почти то же самое, искать их среди сегодняшней толпы российских олигархов, обступившей трон, – это злобный и недостойный интеллигентного человека пещерный антисемитизм, можно даже сказать, зоологический. Поэтому если я, обыкновенный человечек, у которого лишь евреи в родне, не скажу о том, что считаю правдой, то и никто, боюсь, долго не скажет. Потому что я говорю о себе, себе родном, себе, еврее. Хотя и мне, пожалуй, влетит по пизде мешалкой, как самоеду, не без этого, но все же есть хоть какой-то шанс, пусть микроскопический, объясняться. Короче, едем дальше.
Мы остановились на том, что несчастный еврей приезжает в Нью-Йорк и ощущает себя не парией, высушенным из говна, а полноправным и полноценным, плюс к тому членом влиятельного сообщества миллионов американских евреев, среди которых тесно от богачей и умников. Хотя на самом деле все не так. Между ним и местными американскими евреями – тонкая стеклянная, но непроходимая стена, которую ему не суждено будет разрушить. Да, он получает пятое и десятое от разных фондов, что гарантировано его статусом политического беженца. Но это всего лишь возможность держаться на поверхности затхлого прудика под названием Russian community, состоящем из огромного числа невесть откуда взявшихся, ужасающе провинциальных соплеменников, с которым очень не хочется ничего делать на одном поле, но надо. Он, наш неофит, хотел бы общаться с Вудди Алленом (но тот давно, оказывается, уехал в Лондон) и Натали Портман (наша, молдаваночка), а должен искать общий язык с тетей Розой и дядей Боней из Шепетовки. Он опять ощущает себя несчастным и ущемленным, причем подчас более ущемленным, чем в Рашке, но совсем по-другому. Социально. Увы, он не знает языка общения и самоутверждения, он не может включить американское телевидение, то есть может, но ничего не поймет, он живет ущербной и ненормальной жизнью, которую вынужден выдавать за феерию свободы.
И его еврейство – это последнее, что у него остается. То есть некая символическая апелляция к воображаемой общности с реальной силой, богатством и влиянием, которую – по причине воображаемости - у него никто не в силах отнять. Вообще-то не очень много. Но единственное, что есть. Он смотрит русское телевидение и слушает русское радио, он немного недоумевает, что теперь до конца жизни для окружающих он – русский, а не еврей, потому что ни на каком, кроме русского, блеять не научился. И тот самый еврейский национализм – просто последний рубеж обороны сознания бывшего отщепенца в чужой стране. То есть он как бы делает вид, что все эти еврейские миллиарды его, что между ним, евреем из Барнаула, и американскими, и израильскими евреями полнокровная и естественная взаимосвязь, и он сделал совершенно правильно, что бросил все к чертовой матери в неспособной дать себе и другим свободу России и начинает все с нуля в чужой и вежливой Америке.