НИКОЛАЙ. Так, всё! Я открываю окна, надо выветрить газ, мы живы! Мы — живы!
Николай срывается к окну.
АНДРЕЙ. Так...
ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Все! Все окна, Коля, все открывай!
В этот момент на лестнице раздаются шаги, к дверям кто-то подбегает.
АРКАДИЙ. Николай, Николай, я звоню тебе!
ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ, НИКОЛАЙ, АНДРЕЙ. Нет! Не надо!!!
Раздаётся длинный звонок в дверь, комната и вместе с ней все её обитатели проваливаются в темноту. Звонок стихает, из темноты выходит афроамериканка-стюардесса.
АМЕРИКАНКА.
МАЛЬЧИК-СФИНКС.
ГИРЯ.
АРКАДИЙ.
МИЛИЦИОНЕРЫ.
МАЧО.
ТРУП.
ЖЕНИХ, НЕВЕСТА, ОТЕЦ НЕВЕСТЫ, МАТЬ НЕВЕСТЫ, ОТЕЦ ЖЕНИХА, СВИДЕТЕЛЬ, СВИДЕТЕЛЬНИЦА, ГОСТИ-МУЖЧИНЫ, ГОСТИ-ЖЕНЩИНЫ.
АФРОАМЕРИКАНКА.
Конец
ПЛЕННЫЕ ДУХИ
Сцена первая
Шахматово. Главное усадебное строение. Веранда. Дворовый парень, чисто одетый, отгоняет от блюдец с мёдом и вареньем вредных ос. У него длинные тонкие руки и длинные волосы — на солнце они переливаются, как мандариновая кожура. За столом сидит пожилая женщина в чёрном; перед ней в беспорядке, кое-где уголками запрокинувшись в блюдца с вареньем, лежат листы тонкой бумаги. На одном из них женщина что-то пишет, нервно — вслед за рукой, вычерчивающей на бумаге пульс её мысли и вдохновения, — подёргиваясь лицом и шеей. На веранду входит юноша — судя по всему, он только что после купанья: его вьющиеся тёмные волосы прибиты водой, торс — голый, на шее — полотенце, за собой он оставляет мокрые следы. Юноша садится за стол, наливает себе чаю, смотрит на дворового парня, разламывает булочку, макает её в мёд, ест. Женщина откидывается на спинку стула, долго сидит, глядя в упор на юношу за столом, но как бы не замечая его, потом радостно вскрикивает, пугая юношу — тот давится булочкой, кашляет. Дворовый парень растерянно смотрит на юношу, продолжая махать руками и не зная, как ему быть, но тут он попадает рукой по кувшину с молоком, кувшин падает, молоко заливает скатерть, блюдца, листы, исписанные женщиной... Юноша перестаёт кашлять, женщина участливо смотрит на него, не замечая ничего другого, парень отворачивается от стола, стоит, опустив голову.
ЖЕНЩИНА. Сашенька, ты уже здесь! А я тебя и не заметила!
ЮНОША. Мама... (Кашляет.) Ну как же вы, право... Так ведь вы меня... заикой сделаете...
ЖЕНЩИНА. Да что ты говоришь, Сашенька, разве мама тебе желает чего-нибудь такого... Мама тебе другого желает... она ведь уже написала тут, прямо как проснулась, сразу села писать, а Сеня мне с завтраком помог управиться, да, Сеня?.. (Женщина переводит взгляд на Сеню, потом на стол, снова на Сеню — и на залитые молоком листы.) Ты как... разве ведь... это мне... сколько... для Сашеньки... встала... записать, говорю... Паршивец!
ЮНОША. Мама, не кричите на Сеню... Сеня, ну-ка, повернитесь к нам, слышите, повернитесь!
Сеня поворачивается к столу. На его глазах слёзы, он вытирает их рукавами рубахи. Юноша дотягивается до залитых молоком листов, машет ими, стряхивая капли молока, подносит к лицу, пытается прочитать то, что на них написано...
ЮНОША. Всё отлично читается... Вот: «Сначала я смотрю на то, как по песку, смотрю откуда-то с дерева, кто-то скачет, издалека, словно точка в зареве, потом ближе, и я думаю — бык какой-то или олень, а потом пригляделась — лошадь, кобыла, всё несётся и несётся, ту-тум-ту-тум... ноги переставляет, ту-тум-ту-тум... А потом я гляжу, так это я и есть... тако... была....... Мама, видите... а вы что-то такое начали нервировать тут всех, вы же знаете, ко мне доктор должен приехать, я ночами не сплю и вообще, а вы нервируете...