ЖЕНЩИНА. Что вы узнали?
АНДРЕЙ. Да успокойтесь вы, мама, совсем не то, о чём вы подумали! Ведь вот мы как прочитали с Валерием Яковлевичем ваши стихи, так он у меня сразу и спросил: наш он или не наш? Ведь ты нам, Саша, представлялся таким барчуком, у которого всё в порядке, и вдруг что-то осенило, а в нашем деле ведь как — важен поток, чтобы не единожды, а постоянно вас осеняло, а такое не с каждым случается... Ведь некоторые начинают понимать, куда всё это может привести, и бросают, бросают писать... Потому что страшно, очень страшно... Вот всё, о чём вы сейчас нам говорили, ведь такое не все выдерживают... отступаются, идут гайки крутить, хотя и там потом счастливыми себя не чувствуют... но всё же... А вы, я понял, готовы идти до конца, ведь вот как вы меня — убить хотели за эту вашу Даму!
САША. Так и вы меня...
АНДРЕЙ. Да я просто попугать, проверить, я бы не стрелял...
ЖЕНЩИНА. Ну, знаете, можно было и так определить, что у нас всё здесь серьёзно и по-настоящему...
АНДРЕЙ. Нет, по-другому нельзя... Ведь вот и Валерий Яковлевич всё думал, о чём ваш сын пишет... Ведь никакой Дамы быть не может, это понятно... но ведь что-то есть... Что-то есть... Да, но только так, для публики, — лучше чтобы был прототип, я думаю, мы его тут общими усилиями разыскали... А то ведь многим читателям спокойнее, когда у них сиденье есть, на которое сесть можно, сесть и читать, а если вы их заставите в воздухе висеть... это только человеку с таким же сознанием, как у вас, понравится, может, вот, типа, меня или Валерия Яковлевича... а публике нужно сиденье, почва под ногами... да...
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Господа, ровным счётом ничего не понимаю, господа, что здесь происходит... Что? Что мы здесь делаем?
АНДРЕЙ. Волшебный сад, Дмитрий Иванович, вы привели нас в волшебный сад, чудесный вы наш проводник! Эта куча, этот запах, этот воздух...
ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА. Уже, между прочим, холодный!..
АНДРЕЙ. Это очистительный холод, Любовь Дмитриевна! Очистительный! Очистительный холод, чудесный сад... И у каждого в жизни есть такой сад, только не все могут к нему продраться...
ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА. Продраться?
АНДРЕЙ. Да, сквозь заросли, ведь у всех свои заросли, кто-то так на всю жизнь и застревает в каком-нибудь барбарисе...
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Или в самородинном! У меня в этом году, господа, такая самородина! Запросто в ней запутаться можно! Мы столько с Любой всего из неё понаделали!
АНДРЕЙ. Это в этом-то климате у вас выросло?
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Да!
АНДРЕЙ. Не верю!
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Правда!
ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА. Папенька правду говорит!
ЖЕНЩИНА. Да вы его не слушайте, он никому не верит!
АНДРЕЙ. Но ведь климат-то не позволяет...
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Так это если знать, чем удобрять!
АНДРЕЙ. А-а-а!
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. А-а-а-а!
Пока шёл этот спор, Саша поднял с земли пистолет, обсмотрел его, приподнял над головой, нажал на курок — раздался выстрел, Саша присел от испуга, Андрей упал.
ВСЕ. А!
САША. Как же так!
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Пистолет-то... там же барабан... там, видимо, один патрон всё-таки был... в барабане, пятый раз вы нажали...
ЖЕНЩИНА. Андрея убили...
САША. Да как же, — я же не в него, и я не знал...
Все склоняются над Андреем.
ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА. Как-то теперь надо будет всем объяснить...
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Ой, у меня и так столько проблем, никто не верит, что я первый таблицу сочинил, ещё один такой выискался — в Англии, а теперь уж точно скажут, такой-то человек не мог, эх, Саша...
Андрей неожиданно вскакивает.
АНДРЕЙ. Пух!
ВСЕ. А!
АНДРЕЙ. Испугались?! А я пошутил! Мне всегда это нравится — взять закрутить, а потом так — а! Мистификация, да? А иначе — скука, да! (Шатаясь идёт по поляне.) А иногда вот так иду по улице, с друзьями, с родителями, а потом так — а! (Падает на землю ничком.)
ВСЕ. Андрей... ну сколько можно... вас не задело... вы правда живы...
АНДРЕЙ. Да жив же, жив! Просто придумываю! (Кричит.) А! (Падает, вскакивает.) Давайте, давайте все вместе, господа, давайте! Как будто что-то случилось, и нас нет, а потом вдруг резко оживём! Ну, давайте...
ЖЕНЩИНА. Давайте, а то он не уймётся!
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Ну, если только разик...
АНДРЕЙ. Только разик, господа, только разик...
Все, кроме Андрея, ложатся на траву.
Нет, господа, надо ничком, упасть... вставайте, заново давайте!..
Все встают, готовятся упасть.