АНДРЕЙ. Так, готовы... А!
ВСЕ. А!
Падают, какое-то время лежат.
АНДРЕЙ (вскакивая). Ха!
ВСЕ (недружно вскакивая). Ха! Ха! Ха...
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ (отряхиваясь). А что ж, забавно...
САША. Даже какая-то усталость появилась...
ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА. И не холодно...
ЖЕНЩИНА. Какое холодно! Парит! Я вся в поту!
АНДРЕЙ. Давайте ещё, господа, а? Давайте, ну, ещё разик! Сейчас уже лучше должно получиться!
САША. Да, давайте!
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Легко!
АНДРЕЙ. Так, готовы?
ВСЕ. А!
Дружно падают, как будто всех одновременно скосило какой-нибудь убийственной силой. К цепочке придуривающихся выходит Фёдор. Он очень удивлён, увидев ничком лежащих господ. Мужик разглядывает общую картину, замечает пистолеты, трогает ногой тело Дмитрия Ивановича.
ФЁДОР. Постреляли друг дружку... постреляли... совсем от безделья с ума посходили... массово... и постреляли... А что же, когда потолок-то белить... Димитрий Иванович?.. Эх, Димитрий Иванович... (Оглядывается, наклоняется над телом Дмитрия Ивановича, расстёгивает ему брюки.) Жаль, на этих-то заплат кожаных нет, но тоже ничего...
ВСЕ (резко вскочив). А!
У Дмитрия Ивановича сползают расстёгнутые штаны, Фёдор от испуга падает на землю.
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Шустр, братец, шустр! (Надевает штаны.) Уже и раздеть меня вздумал...
ФЁДОР. Ой! Дмитрий Иванович, да кто ж знал, я ж думал, вы того, пострелялись все... дом-то ремонтируется, в дом не пройти, а на веранде что делать, я подумал, вы уже развлеклись так совсем...
АНДРЕЙ. А давайте с Фёдором, господа, — и так серией прямо! Несколько раз кряду!
ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ. Ну-ка, Федька, давай к нам!
ФЁДОР. Да чего ж, я не умею!..
АНДРЕЙ (хватает Фёдора за руку.) Умеешь, братец, умеешь — все умеют! Надо только вспомнить! Ну-ка!
ВСЕ. А!
Падают, долго лежат. Резко вскакивают.
А!
АНДРЕЙ. И снова!..
ВСЕ. А!
Падают. Вскакивают.
А!
Снова падают.
А!
Долго лежат, почему-то не вскакивают. Каждый настолько хорошо чувствует другого, что понимает — ещё не время вскакивать, стоит ещё немного полежать, чтобы вскочить всем вместе...
Конец
ТЕРРОРИЗМ
Действие первое
Асфальтовая площадка перед входом в здание аэропорта. На площадке прямо на своих сумках и чемоданах расположились многочисленные пассажиры. По их унылым, сгорбившимся позам, а также по лицам, на которых застыла печать безмятежного отчаяния и глухой истерики, можно догадаться, что все они находятся здесь уже очень давно. За асфальтовой площадкой, прямо перед стеклянным фасадом здания аэропорта, растянулась цепь по-военному экипированных людей — видимо, как раз потому, что военные, выстроившись в режущую глаз линию, стоят, пассажиры не летят. Оцепление указывает на серьёзность происходящего. На площадке и в цепи военных никто не разговаривает; кругом очень тихо, не слышно даже характерного для этого места гула вылетающих и прилетающих самолётов. Депрессивное ощущение паралича, охватившего все звуки и движения жизни, усиливает едва различимый ноющий шорох открывающихся и закрывающихся дверей центрального входа; рядом с этими дверями на фотоэлементах стоит охранник из оцепления, — его сюда поставили, и он не может сдвинуться со своего поста, поэтому двери, чутко реагирующие на присутствие в зоне действия фотоэлементов человеческого тела, безостановочно ёрзают туда-сюда, и только если военного снимут из оцепления, двери успокоятся... На асфальтовой площадке появляется новый Пассажир. Не обращая ни на кого внимания, он чётко чеканит шаг, направляясь прямо на военного, застывшего у входа. Пассажиру, видимо, хорошо знаком этот путь, — он передвигается как бы интуитивно, глядя не вокруг, а в себя, и поэтому не замечает в окружающем ничего странного...
ЧЕЛОВЕК В ВОЕННОЙ ФОРМЕ. Аэропорт закрыт.
ПАССАЖИР. Позвольте?
ЧЕЛОВЕК В ВОЕННОЙ ФОРМЕ. Аэропорт закрыт.
ПАССАЖИР. Но у меня рейс, через двадцать минут я должен лететь.
ЧЕЛОВЕК В ВОЕННОЙ ФОРМЕ. Ваши документы.
ПАССАЖИР. Вот, пожалуйста, вот билет, вот паспорт... (Суетится, передаёт военному билет и паспорт, тот изучает их, передаёт обратно.)
ЧЕЛОВЕК В ВОЕННОЙ ФОРМЕ. Аэропорт закрыт.