Эти слова.
Слова превратили их игру в нечто иное. Вопросы, отказ принять ее слабые, заученные ответы, которые всегда были достаточно хороши для всех остальных, некий допрос — все это позволило ей освободиться. Это дало ей что-то вроде оправдания, что ее слёзы — это последствия нескольких больных ударов о плоть. Но именно его слова, проникшие в самую глубину ее разума и раскрывшие всю болезненную правду, довели ее до слез. Спасение Гарри, участие в войне, отняли у нее все, но этого всегда было мало. Эти люди, которые едва ли знали ее настоящую, не видели в ней ничего, кроме некоего символа, тотема. Они требовали все больше и больше. А просить что-нибудь взамен, просить передышки, помощи, в конце концов, было бы воспринято, как слабость… все равно, что подвести их всех. Хотеть чего-то для самой себя было эгоистично и абсолютно не подходило к святому образу, который они собственноручно создали для нее. Орден хотел решать все за неё, как будто Гермиона была совсем ребенком, а они имеют право указывать куда ей идти, с кем бороться, кого любить.
Любить.
У тебя всегда буду я.
Драко кряхтел и ёрзал, пальцами щекоча ее спину и уткнувшись носом в порядком растрепанные волосы.
— Котенок все ещё спит? — спросил он, даже не потрудившись открыть глаза.
— Мое дисциплинарное слушание окончено? — деланно удивилась Гермиона, целуя небольшую косточку его ключицы.
Он улыбнулся и потянулся, изумительный стон сорвался с его губ, вены на шее вздулись, позволяя разглядеть хитросплетение под бледной кожей.
— Думаю, на сегодня с тебя достаточно, милая.
Гермиона отстранилась от него и села у изголовья кровати.
— Те вещи, о которых ты меня спрашивал, о том, что я устала гнаться, что у меня никого нет… нет места, где я могу пустить корни…
— В конце концов, мы не такие уж разные, ты и я, — сказал Драко, приподняв голову, чтобы посмотреть, как в этой кудрявой голове крутятся шестеренки, их движение можно легко отследить по выражению на ее лице. — Разве нет? Я признаю, дорогая, что большая часть причин, по которым я прошу тебя остаться со мной и не возвращаться к ним — эгоистичны, — он провёл кончиками пальцев по ее предплечью. — Когда ты оставила меня одного на Гавайях, я не мог перестать думать о вещах, которые хотел показать тебе, рассказать, вещах, которыми хотел заняться вместе с тобой… Вещах, которые хотел сделать с тобой, — добавил он с дьявольской ухмылкой. — Я был в ужасе от мысли, что ты не найдёшь меня… или, хуже того, даже не станешь искать.
— Я боялась, что не найду тебя, — сказала Гермиона. — Но я не могу просто… сбежать от всего мира, Драко.
— Почему нет? Это же не навсегда. Нам нет и тридцати, Грейнджер, а мы уже десять лет сражаемся на войне! Неправильно просить об этом кого-либо, даже самую яркую ведьму своего возраста. Знаешь, что говорили мне, чтобы заманить? Чтобы польстить и произвести впечатление? Они говорили, что я одаренный Темный Маг, обладающий огромной силой. Мне было всего пятнадцать! Это ненормально!
Они оба замолчали, придавленные к кровати этим знанием, опущенным на их грудные клетки. Это было неправильно. Но фанатизм и ненависть тоже были неправильными. И все же Гермиона знала, что человечество борется с этим целую вечность. В ту минуту, когда Волдеморт будет побежден, какой-нибудь идиот поднимется, чтобы занять его место и разжечь новую войну. Это был жизненный цикл. Они никогда не избавятся от этого.
— Гермиона, я не знаю, увидим мы когда-нибудь Гарри или Темного Лорда снова или нет. Возможно, их уже давно нет в живых, — начал Драко, притягивая ее, чтобы уложить на свою грудь. Было что-то в том, чтобы чувствовать мягкость ее кожи на своей, запах волос, пота, возбуждения, смешанного с его собственным, это было похоже на исцеляющий бальзам. — Может, если они когда-нибудь вернутся… тогда сможешь вернуться и ты… и даже я. Но сейчас я просто хочу жить своей жизнью.
— Со мной? — уточнила Гермиона, тихим, неуверенным голосом.
— Да, с тобой, — ответил он, нежно целуя ее в губы и поглаживая щеку большим пальцем. — Я имел в виду именно то, что сказал. Я всегда буду рядом, если ты этого захочешь. Позволь мне показать тебе, каково это — просто быть живым… Жить с человеком, каждое утро просыпаться с ним и доверять ему свою жизнь.
Гермиона перекатила его на спину и оседлала его бедра, потеревшись промежностью о быстро затвердевший член.
— Вы доверяете мне свою жизнь, мистер М.? — спросила она, невинно округлив глаза.
— Именно, мисс Грейнджер, как бы ужасно это ни звучало.
Гермиона метнула взгляд на столик у кровати, на котором стояли две горящие свечи.
— Я обещаю хорошо о тебе позаботиться, — промурлыкала она, поднимая его руки над головой и шепча ему на ухо: — Инкарцеро.
— Просто знай, милая ведьма, — прохрипел он, — ты будешь наказана за эту выходку.
— Я на это рассчитываю, сэр, — Грейнджер наклонилась вперед и поцеловала его в губы, медленно скользя по языку своим, растягивая ленивый поцелуй, пока тянулась вниз, чтобы направить его член внутрь себя. Драко закрыл глаза и застонал от этого восхитительного ощущения тесноты.
— Черт, ты все еще мокрая, котенок.
Он попытался заставить ее двигаться, но она не пошевелилась, упираясь руками в его грудь.
— Что за спешка, Малфой? Нас никто не ждёт, — сказала Гермиона, держа свечу над его бледной, скульптурной грудью. — Мне нравится видеть, как напрягаются твои руки… мышцы плеч, когда ты натягиваешь веревки. Мне нравится смотреть на твое лицо, когда мы занимаемся сексом, — она наклонила свечу и позволила тонкой струйке расплавленного воска вылиться в центр его груди, отчего Малфой выгнул спину и зашипел от боли. Стальные глаза, в которых плескалось желанием, устремились вверх.
— Ты раньше игралась с воском, маленькая ведьма? — спросил он. Грейнджер вырисовала восьмёрку бедрами, выбивая весь воздух из его лёгких, прежде чем снова наклонить свечу и капнуть белёсой жидкостью на его кожу.
— Возможно, в детстве. Знаешь, ты не единственный секс-маньяк-волшебник, — прощебетала Гермиона, выливая полоску жгучего воска от его грудины до пупка. Он почти мгновенно застывал, становясь красивым и гладким, кремово-белым на его бледной коже.
— Просто знай, милая, — Малфой скрутил руки в своих оковах, — что я даже не могу выразить, насколько красной будет твоя задница, если ты оставишь волдыри на этой божественной коже.
— Я понимаю, мистер М. Кроме того, разве не я должна терпеть боль?
Гермиона выгнула спину, чувствуя, как его эрекция наполняет ее, и начала раскачивать таз в устойчивом ритме. Драко застонал и вскинул бёдра ей навстречу, ровно в тот момент, когда она вылила еще одну струю обжигающего воска на свою грудь, капельки застыли на напряженных сосках, посылая электрический разряд боли и экстаза в кровь. Прежде чем воск успел полностью остыть, Грейнджер поставила свечу на тумбочку и наклонилась, чтобы поцеловать Драко, размазывая теплый и ещё мягкий воск между их телами.
— Фините, — прошептала она ему на ухо, и Малфой тут же обнял ее, перевернув их обоих так, что она оказалась на спине, крепко сцепив лодыжки за его поясницей.
— Какая умница, — прорычал он, резко врезаясь в нее, остывший воск трескался между их извивающимися телами. — Ты знаешь, что принадлежишь мне, — прежде чем Гермиона успела открыть рот, чтобы возразить, Драко улыбнулся и добавил: — Только в постели, дорогая. Безусловно.
Она поцеловала его, пропахав пальцами платиновые волосы и прижимая его как можно ближе к себе, пока зарождающийся оргазм пробегал по всему телу, оставляя за собой взрыв тепла и непередаваемого удовольствия. Каждая его мышца напряглась до предела под ее ладонями, и Гермиона услышала, как с его губ сорвался стон освобождения, после того, как он размашистым движением бедер погрузился в неё последний раз. Теперь все было по-другому, их объединение… их близость. Теперь не было никакого ограничения по времени, некой гонки к финишу, и это все меняло. Их положение больше не было безнадёжным. Он был ее. Но повод дразнить друг друга ещё оставался.