Многим хочется наполнить необычными деталями историю своего рождения или детства, сделать некоторые моменты небывалым событием. Например, одна подруга Иззи из школы говорила, что в ночь, когда та родилась случилась ужаснейшая гроза, какой больше ста лет не было в краях, где жила ее семья. Другая же девочка рассказывала, что свои большие глаза получила от бабки, которая была шелки — мифическим полутюленем-получеловеком. Никто конечно же не верил, но не только они продолжала плести заковыристые истории.
Изабель не старалась придать своей истории таинственности — она хотела все забыть.
Но прошлое не оставляло ее никогда и чаще всего именно ночью, закрывая дверь в спальню пустой квартиры и подпирая стулом ручку двери, она садилась на край кровати и стоило только прикрыть глаза, как сигаретный дым просачивался в лёгкие, оседая першил в горле и никогда, никогда не улетучивался — даже когда глаза ее вновь были открыты.
— Я тоже мало что помню, — эти слова будто бы дали Барнсу облегчение. — Но у меня была сестра. Моя близняшка. Мой ангел. Мы были всегда вместе, все наше детство, пока она не…
Слова сами сорвались. Нахлынувший поток понес ее прежде, чем Иззи успела это осознать, она поддалась и сказала больше, чем хотела.
— Она умерла? — спросил Барнс.
Иззи кивнула. У неё бы язык не повернулся — уже думать об этом было больно. Доусон раскидывала, зачем это делает и стоит ли открывать дверь в душу перед Барнсом. Обычному психопату она бы имени старого кота или пса не сказала, но Барнс не был психом, способным хоть как-то использовать ее слова. Они ломали стены друг перед другом, а твёрдая почва доверия под ногами лишь ширилась и укреплялась.
— Она была моей опорой, — выдохнула Иззи.
— А Стив — моей? — отчего-то он спрашивал. Не кивал, как обычно, не мотал головой, глядя в пол, не тяжело выдыхал, что Иззи слышала со своего места. Он искал ответ. И почему-то именно у нее. Смогла ли она выстроить доверие и не сломает ли его, если это в самом деле было оно, случайным словом или очередным приступом своего неудержимого интереса?
Барнс шумно вдохнул воздух. Он смотрел на нее немного испуганно, но за волнением и растерянностью, отчетливо проступающими у него на лице, было и что-то иное, чему он сам бы не смог дать название, оно шло откуда-то из глубины его изрешеченной и разорванной души — и вся эта смесь эмоций и чувств завладела каждой черточкой его лица, каждой морщинкой в уголках губ, у крыльев прямого нога и поджатых губ. Но в особенности оно ярко горело в глубине его голубых глаз.
И впервые раз за семьдесят лет на него смотрели, как на человека. Она смотрела. Не на Барнса-солдата, исполняющего приказы по указке без сопротивления, а на него — такого, каким он стал с тех пор, как ушел на войну, с того момента, как упал в ущелье, с того дня, как его нашли в снегах и затем превратили в живое оружие, со дня, когда встретил Стива, начал вспоминать и наконец осознал, что жизнь его никогда не будет прежней.
— Джеймс… Баки, — наконец произносит она.
Он здорово реагировал на своё имя. Вскинул головой, отбросив резким порывом волосы, распахнул глаза — и вновь вперился своим чересчур внимательным взглядом.
Кажется, его давно так никто не звал и вероятно последним, кто так его звал был Роджерс, а теперь и единственным, кто остался у него из того мира, где Джеймс Барнс был обычным парнем из Бруклина, настоящим. Сейчас он тоже настоящий, живой, дышащий и чувствующий — и для Иззи будто бы не было загадки, что именно изменилось, что произошло с тем парнем — его сломали, его искалечили. Иззи читала биографии ветеранов войны, оказавшихся в плену, и помимо мыслей о доме, семье, возлюбленных — иная мысль держала их рассудки в целости — им могли искалечить тело, лишь плоть могла пострадать, но даже она заживает. Но кое-что внутри остаётся, то, до чего невозможно добраться. Но с Барнсом сделали это невозможное — они добрались до его души.
— То, через что вы прошли очень важно, — нашлась Иззи. Она поджала губы, подбирая слова, крепко сжимая карандаш в руке. — У нас всегда есть выбор — верный и не верный. Но этот выбор… сделали за вас, ведь так?
Барнс кивнул и это выбило последний глоток воздуха из ее легких.
— Я начал вспоминать, — говорил Барнс. — Но не могу вспомнить все и… не хочу.
Иззи хотелось сказать привычное «я понимаю», но сейчас оно прозвучало бы столь не к месту и она слушала его тихий голос, выводимые им слова, старательно подбираемые, выискиваемые в голове.
— Думаете, так будет лучше?
Он согласно кивнул.
— Может, там еще больше боли.
Иззи понимающе кивнула.
— Но это часть вашей жизни, Джеймс…
— Баки, — напомнил он и тень грустной улыбки скользнула по его лицу.
— Баки, — повторила за ним она. — Я понимаю, что вы боитесь обратиться к воспоминаниям и найти в них еще больше горечи.
Баки нервно сглотнул, боясь поднять вновь опущенную голову. Страх сковывал сильнее железных пут, обвитых вокруг его тела. То был новый, незнакомый страх, поселившийся в нем несколько недель назад, и неизведанное заставляло внутренности дрожать, обдавая холодом. Он боялся обнаружить там намного больше, чем имел сейчас, хотя, казалось бы, что может быть хуже того, что уже терзало его внутри, раскалывая на части.
— Вы боитесь получить все разом? Больше того, что имеете сейчас? — вторила его мыслям Иззи.
Но ее вопрос был одновременно его ответом.
***
Ради встречи с аспирантом, который должен был передать Иззи пакет нужных документов ей пришлось отменить сеанс терапии с Барнсом.
Добравшись до назначенного места — кафе на одной из главных улиц — Иззи заняла место у большого окна и стала ждать.
На столике девушка разложила блокнот, но толком не могла собраться с мыслями, гадая, что Зои могла ей передать через аспиранта, который по удачному стечению обстоятельств должен был проходить аспирантуру в ее институте.
В человеке, вошедшем в кафе, Изабелла едва признала студента, но она заметила у него большой пакет, зажатый под мышкой, а на плече большую сумку. Мужчине было около тридцати лет, его глаза и лоб уже покрывали заметные морщины. Он лучился улыбкой и сразу узнал Иззи.
— Добрый день! Вы должно быть Изабель Доусон?
— Верно, — кивнула Иззи и жестом пригласила его сесть напротив.
— Я — Ласло Мур, — представился мужчина и тут же положил большой запечатанный бумажный пакет на стол.
— Это от Зои?
— О, да, — вновь улыбнулся мужчина. — Она собрала для вас весьма занимательный материал, мисс Доусон, — Ласло достал неизвестно откуда длинный ключ и протянул его Иззи, чтобы она видимо вскрыла им пакет, — если хотите, можете открыть прямо сейчас. Мисс Дюфур просила передать, что приложила внутрь список, откуда был взят материал. К слову, весьма специфичный.
— Зои вам рассказала? — вскинулась Иззи. Правда, шёпотом, ибо они были не одни в кафе.
— О, мисс Доусон, вам нечего беспокоиться, — улыбка стерлась с его лица, как бы сообщая, что слова его серьёзны. — Мне ни к чему чужие тайны. Смею полагать, что ваша работа очень важна для вас. Вряд ли вы сами замышляете что-то плохое и хотите применить эти знания на практике, — кивнул он на желтый пакет.
Все же Иззи с большой долей скепсиса оценивала «студента».
— Мистер Мур, можно задать вопрос, — мужчина добродушно кивнул. — Вы получаете второе образование?
— Вы верно подметили. Да, я получил первый диплом в институте Искусств и теперь решил изучать человеческую натуру. Внутреннюю.
— Понимаю, — сказала Иззи. Она сама с какой-то точки зрения получала второй диплом. — Так у вас есть мысли, мистер Мур?