Заходящее солнце брызнуло последними лучами на стену, делая и без того антрацитовые буквы еще контрастнее белой краске.
Глаза Доусон бегали с одной строчки до другой.
«Он не помнит своего прошлого.
Но стал вспоминать, стоило услышать слова, отсылавшие его в прошлое.
Слова.
Имя.
Прозвище, которое дал ему друг детства.
Друг, спасший ему жизнь.
Все имевшееся у него связано с холодом, морозом, заморозкой.
Стив Роджерс, его друг, провел в заморозке семьдесят лет. Но не Барнс.
Иззи, подумай, почему он не стал старше Стива.
Профессор Мелвилл.»
Иззи шептала самой себе, пока ливень за окном усиливался, проговаривала одними губами. Она устала, а накатившая тревожность лишь усиливалась, кровь в венах стала горячее, и казалось сердце ее вот-вот разорвется в клочья.
«Я думала он сам выстроил эту неприступную стену в своем сознании.
Барнс лишь сломленный человек.
Холод.
Слова.»
Блокнот выпал из рук, маркер — следом, укатился в неизвестном направлении. Иззи осела на пол и тяжело выдохнула, беспомощно прикрыла веки, прижавшись спиной к холодной стене. Она уже было думала сдаться, но бесконечный поток в голове лишь усилился и ей оставалось только поддаться ему.
«Вы очень любопытны, мисс Доусон.
Как далеко вы способны зайти?
Вы хотите любым способом выяснить, что происходит с вашим… пациентом?
Что с ним уже произошло.
Тогда вам следует взглянуть на это.
Что в ней?
Увидите.»
Глаза Иззи распахнулись, она рывком вернула себя в стоячее положение — Конечно! — воскликнула она и даже не взглянув больше на стену кинулась в прихожую, где оставила книгу, что дал ей аспирант в кафе. Она была довольно старая, годов семидесятых — страницы пожелтели, но судя по общему состоянию книги нельзя сказать, что она пользовалась большим спросом.
Иззи пробежалась по оглавлению, алфавитному указателю и стала листать блок с иллюстрациями и фотографиями, многие из которых показывали жуткие картинки, многие хоть и были смазаны, но не составляло труда понять, что на них изображено. И внезапно из оставленных без внимания страниц выпал сложенный вдвое листок. Иззи захлопнула книгу и опустилась, чтобы поднять его.
«Как далеко вы способны зайти?
… стал вспоминать, стоило услышать слова…
Прошлое.
Слова.
Имя.
Слова.»
Иззи охнула, словно в испуге, и вскочила. Вернулась в гостиную. Из окна виднелась магистральная дорога, заполненная машинами. Доусон выбежала из квартиры, оставив ключи от машины на том же месте, куда небрежно кинула, вбегая часом раннее.
Спустившись в гараж Иззи стянула старое клетчатое одеяло и белесый свет фонарей с улицы высветил мотоцикл.
******
Прозвучал короткий сигнал — Иззи замерла на пороге.
Она могла бы отступить, ведь блокировка еще не сработала, и вернуться домой, но что-то толкало ее вперед по длинным коридорам отсека лечебницы, выделенного под особые случаи, как их называл госсекретарь Росс. Блок с наступлением темноты стал совсем безлюдным.
Клетка Барнса имеет собственный источник питания, кода от которого у нее не было. Так себе ее план, подумала Иззи. Впереди показался знакомый ей охранник. Ноги Иззи подкашивались от страха, но долгие месяцы, перевалившие в год работ с психопатами, научили ее сохранять напускную твердость, ничем не выдавать внутреннее волнение. Лишь иногда ее подводил тремор в руках, но она сдерживала его, сжимая в руках папку или ручку так, что костяшки пальцев белели. Мужчина в специальной униформе — и с электрошокером на ремне брюк — лишь устало кивнул Доусон и пошел своим ходом.
Иззи несколько раз оставалась в здании допоздна, возвращалась за документами или же по просьбе Росса и это спасало ее в данный момент — лишних вопросов не возникало. Хотя ее внешний вид в самом деле мог бы вызвать парочку — промокшая под ливнем до нитки Доусон отчего-то приехала не на машине, как всегда, но явно спешила, раз решила воспользоваться мотоциклом, который свободно проходил между вереницами автомобилей, автобусов и грузовых фургонов в пробках на выезде из города.
Только волосы ее оставались сухими благодаря шлему, если бы не внезапно выступившие капельки пота на лбу — выбившиеся пряди липли к коже. Иззи не знала, чем может закончиться сегодняшний день для нее или для Барнса. В лучшем случае — ничем. Но в лучшем ли?
Ей нужно проверить. Книга, что передал ей Мур. Листок, вложенный между страниц. Иззи не знала и даже не имела каких-либо правдоподобных догадок, объяснивших бы эти странные находки. В голове лишь отчаянно билось обещание вытащить Барнса из клетки.
Последний поворот, и вот она стоит у двери камеры Барнса на едва гнущихся ногах.
Удары своего сердца Доусон ощущала даже в кончиках пальцев. Глубокий вдох — она вводит значения и уже знает, что картинка, выводимая на мониторе на посте охраны при входе в учреждение начала сбоить — изображение то прерывалось, то вновь возникало, а цвета решили взбунтоваться и смешаться в неизвестных соединениях.
Вновь раздался сигнал, возвещающий о посетителе в его камере. Барнс ожидал увидеть охранника, сержанта, пришедшего на вечерний осмотр, санитаров. Но он точно не ждал Изабель Доусон.
Выглядела она так, словно ее окатили водой, но волосы оставались сухими, хотя и на лбу в тусклом приглушенном к вечеру искусственном свете ламп блестели мелкие бисеринки пота.
Иззи не остановилась у входа, не прошла и к стулу, что всегда стоял в паре метров от железной камеры Барнса, — она направилась к нему. Лишь однажды девушка была так близко — в их второй или третий или четвертый сеанс терапии, — сквозь вентиляционные отверстия Баки смог тогда уловить запах ее духов. Он сбился считать, не пытался и понять шаткие сроки, ведь Доусон не соблюдала график, если тот существовал.
Джеймс терялся в догадках, разглядывая ее всю с головы до ног. В обычной одежде — джинсах и кожаной куртке поверх толстовки с капюшоном — она выглядела иначе, чем обычно — в костюме и белом халате, как у других врачей клиники.
Слова Мура — Вы хотите помочь ему выбраться? — стучали в голове, и она вытащила сложенный уже вчетверо листок. Руки дрожали и Иззи боялась надорвать края ставшей сырой бумаги, но она едва слиплась и почти свободно отгибалась.
Одиннадцать слов.
Одиннадцать слов были аккуратно выведены на листе бумаги. Она наспех изучила его еще в квартире — написанные от руки разборчивые буквы слагались в слова и словосочетания — Иззи не знала этого языка но рядом в скобках была заключена транслитерация, чтобы она могла прочитать их. Первые десять были написаны давно — черные чернила въелись в шершавую бумагу и только последнее слово было дописано уже будто бы в спешке, немного неаккуратно, однако все теми же печатными буквами, но не черной ручкой, как предыдущие десять, а карандашом.
Она хотела произнести его имя, прозвище — то, которое напомнило ему самому, кем он был. Хотела сказать, что так нужно. И это последнее что она может сделать, прежде чем его уведут навсегда. И ей нельзя было рассчитывать на милосердие со стороны Росса и его людей.
Иззи хотела все объяснить, но сердце стучало в горле, препятствуя доступу кислорода в грудную клетку.
Так нужно. Это единственное, что она может сделать. Ты можешь мне верить — вот, что думала Иззи.
— Прости… — вот, что ей удалось произнести.
Она прислонила лист к стеклу исписанной стороной к себе, впечатала его ладонью, ощущая холод стекла под бумагой. Барнс вопросительно переводил взгляд с белого листа на нее и обратно.