Гермиона разворачивается, даже не почувствовав дуновения ветра, и смотрит на стоящего в дверном проёме Малфоя. На его липкую, окровавленную одежду, на дикое выражение лица, на намокшие от пота волосы. Я тебя люблю. Это было сказано, чтобы шокировать её и заставить оцепенеть? Или вот поэтому? Потому, что он ранен так же сильно, как и она, разве что у него сохранилась палочка.
Потому, что он в одиночестве остаётся в гнезде Пожирателей Смерти и не знает, сможет ли выбраться оттуда.
Но он сказал, он это произнёс. Он её любит. Он. Любит. Её. Что-то внутри дрожит, мешая току крови. За грудиной разгорается пожар, и происходящее мало похоже на победу. Больно. Боже, да её разрывает на части.
— Пойдём со мной, — шепчет она так тихо, что даже сомневается, что Драко её слышит, но это не имеет значения… Гермиона уверена: он слишком долго сражался с жизнью, чтобы знать, как остановиться.
Его влажные от пота волосы зализаны назад, чтобы не мешать обзору, — яркое напоминание об их юности. О нём, о Хогвартсе, о том, когда она впервые с ним встретилась — тогда у него была такая же прическа. Есть моменты — да что там! гигантские временные интервалы, — находящиеся между этим исчезнувшим образом двенадцатилетней давности и тем, что она так явно и чётко видит сейчас перед собой. Она чувствует время: тяжёлое и беспощадное — в её груди, вздувающееся на её коже, оставляющее на ней синяки. Он был ужасным маленьким мальчиком, который превратился в этого мужчину, замершего напротив. Он застыл одиноким пятном посреди войны и множества потерь, и она видит его, выписанного резкими широкими мазками на фоне тусклых красок и чужих человеческих жизней. Ведь несмотря на то, что Драко Малфой остаётся для этого мира пустым местом, для Гермионы он является всем.
— Я сказал, иди. Твою ж мать, у нас нет времени! Сука, чёрт, дерьмо, Грейнджер, беги!
Рыдания пузырятся, лопаются у неё во рту. Гермиона не хочет оставлять его здесь, одного и раненого, но он не уйдёт, а что делать ей? У неё нет палочки, она обуза, не может ему помочь и не может заставить отправиться с ней.
— Я… — она осекается, трясёт головой, прижимает руки к груди — к тому месту, где пульсирует боль. — Я тоже.
Он глядит на неё, не дрогнув, выражение его лица не меняется — мольба, злость, паника, настойчивость. Гермиона крепче стискивает грудь, поворачивается и, пока не поставила их обоих под угрозу, пошатываясь, бросается в сторону леса. Она бежит, не разбирая дороги, а перед глазами стоит Драко, словно он по-прежнему перед ней. Гермиона дрожит и плачет, мысли рассыпаются, но она заставляет себя собраться, потому что сейчас не время раскисать. Сейчас надо обдумать проблему и найти её решение.
Она замечает распластавшееся на земле тело, концентрируется на оранжевом пятне и, добравшись до погибшего, призывает все свои силы: в поисках портключа она залезает в его карманы, но ничего не находит.
Гермиона вытаскивает палочку из окоченевших пальцев — кожа холодная и странная на ощупь. Её собственная рука трясётся, когда она поднимает чужое оружие. На земле лежат трупы бойцов с различными ранами, эти люди не смогли избежать трагической участи, и Гермиона направляет палочку на них.
— Акцио, портключ в больницу Святого Мунго.
Она вынуждена пользоваться левой рукой, это непривычно, но чувство странности теряется под напором захлёстывающей нутро холодной волны, вызванной использованием чужой палочки. Гермиона не уверена, сработает ли та вообще, но удар по руке говорит о том, что по крайней мере хоть что-то получилось.
Она выпускает ещё одно заклинание, чтобы срезать лоскут ткани с футболки мужчины, но вместо этого поджигает его одежду; Гермионе лишь с четвёртой попытки удаётся потушить огонь. Она уже на грани истерики, готова сдаться и кричать до хрипоты, лишь бы только выпустить свои эмоции, но она сильнее этого. У неё есть план и плохо работающая палочка. А ещё она храбрая. Такая храбрая, такая сильная и она — Гермиона Грейнджер.
Гермиона отрывает кусок рубашки Гарри и использует его, чтобы выудить монету из грязи на дне лужи, в которой стоит сама. Она шатается, мир расплывается перед глазами, мысли путаются. Гермиона кладёт ладонь на глубокую рану в области рёбер, поджимает пальцы на ногах и резко дёргает правым плечом. Обжигающая её боль такая же яркая, как пламя, пожирающее сейчас родительский дом Драко.
«Это слишком», — думает она, зарывшись пальцами в землю и тяжело дыша, чтобы отогнать чёрную паутину, расползающуюся перед глазами. Гермиона даёт себе секунду отдыха, покачиваясь, поднимается на ноги и бежит туда, откуда пришла. Пытается припомнить, как долго она шла, каким путями они пробирались; ей кажется, что с тех пор, как она оставила Драко одного, минули часы.
Притаившись в лесу в зоне слышимости, она ждёт. Раз Гермиона не может их видеть, то и Пожиратели тоже не в состоянии её заметить, а рисковать, подкрадываясь ближе, она не готова. До её слуха не доносятся ни вопли паники, ни слова заклинаний, и, значит, Драко наверняка всё ещё в той беседке.
Его там нет. Гермиона проверяет дважды, чтобы окончательно удостовериться, и её сердце так сильно бьётся от страха, что начинает кружиться голова. В третий раз она натыкается на трёх Пожирателей Смерти внутри постройки, но так и не обнаруживает ни Малфоя, ни места, где бы тот мог затаиться. Лишь с третьей попытки ей удаётся устроить пожар. Первая заканчивается шипением, вторая оборачивается вспышкой встречного огня — Гермиона отшатывается, когда к ней устремляется пламя, которое всё равно обжигает плечо, шею и волосы. Кажется, будто кожа натянулась и пылает.
Она не осмеливается дотронуться до повреждённых мест, лелеять раны и дышать, превозмогая боль, пока не наступит онемение, как того требует инстинкт. Вместо этого она вскакивает на ноги — перед глазами туман — и чувствует жар огня, уничтожающего деревья за её спиной. Гермиона спотыкается, запах палёной кожи ударяет в ноздри, забивается в горло. С третьего раза Грейнджер попадает не в беседку, а в выбежавшего за ней Пожирателя Смерти.
Горящий человек с криком несётся по траве, отвлекая внимание разведывательного отряда, и Гермиона бежит быстрее, чем ожидала от себя. Адреналин, страх, паника, нужда — она цепляется за эти эмоции, потому что именно они заставляют её двигаться. Именно они мобилизуют в ней силы, о которых она даже не подозревала.
Она спешит туда, где раздаётся самый громкий шум. Инстинкт самосохранения протестует, напоминая о непредсказуемости палочки, но Гермиона не может остановиться. Если… Когда она найдёт его, он будет там. Если он куда-то отправился, то только туда. Она должна спасти его: от Пожирателей Смерти, от войны, от себя самого. Палочка срабатывает лишь в половине случаев, Гермиона использует простые заклинания: она не рискует выпускать заклятия или что-то, способное прикончить её саму в случае осечки.
В груди ноет тупая боль, тело саднит, но Гермиона игнорирует тёмные мысли. Она стремительно отмахивается от них, топчет, пока те не разбиваются на осколки, вытесненные надеждой. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, молит она кого-то, что-то, саму себя.
Мэнор пылает прямо перед ней. Огненное чудовище вздымается на фоне неба, превращая дом в тлеющие обломки. К полудню от него не останется ничего, кроме углей и воспоминаний Драко. И скоро они узнают, кто же будет наблюдать за тем, как ветер развеивает пепел по Уилтширу, несёт его в сторону Канала. Гермиона даже не в состоянии сконцентрироваться на этой мысли — на возможности их успеха или поражения — потому, что думает только о том, как бы не опоздать. Как…
Она находит его, хотя сперва лишь мажет по нему взглядом, но в тусклых рассветных лучах всё же обращает внимание на светлые пряди под капюшоном. Судя по тому, как остановилось, дёрнулось и затем неровно заколотилось её сердце, у неё просто чудом не случился сердечный приступ. В животе что-то ёкает, затягивается в тугие узлы, и сейчас Гермиону либо вырвет, либо она разрыдается. Тяжело дыша, Малфой прислоняется к дереву и переносит весь вес на правую ногу, приподнимая вторую над землей. Он повязывает фениксовскую повязку на голову, но ткань уже промокла от крови из той раны, которую он пытается прикрыть. Его руки под капюшоном замирают, Гермиона переводит глаза на его лицо и понимает: он её заметил.