Гермиона дважды осторожно шевелит ногами, пытается выпрямить спину, затем, стиснув зубы, преодолевает нежелание мускулов работать. С тихим ворчанием, шатаясь, она всё же встаёт с кровати. Большие пальцы на ногах сине-фиолетовые и опухшие; она бредёт к окну, не распрямляя позвоночника, — больно. Прижимается к стене, медленно отодвигает занавеску, но не видит ничего, кроме темноты и луны.
Значит, сейчас ночь. Прошёл целый день, а она лежит здесь, избежав смерти и кое-чего похуже. Либо они выиграли битву возле мэнора, либо Пожиратели Смерти ещё не успели добраться до больницы. Хочется думать, что они всё же выстояли, ведь если победила другая сторона, они доставят в Мунго своих раненых, а врагов прикончат. Не останутся же они в мэноре, пока их противники получают медицинскую помощь. Пожиратели бы уже прямо сейчас командовали целителями, подгоняя их палочками.
Легонько касаясь рёбер, Гермиона оглядывает дверной проём.
Ей нужны факты, сию же секунду. Нужны имена и ответы. Перед её мысленным взором Драко неподвижно лежит на кровати, Гарри исчезает в дыму, а Рон… Гермиона трясёт головой и морщится от острой боли в шее. Но подавить воспоминание не получается: зелёный луч, взметнувшиеся волосы, его тело, рухнувшее на землю и проехавшее по траве. Это был не Рон — Драко ей обещал, уверял и Гарри. И тем не менее наблюдать за смертью лучшего друга было неприятно, пусть на самом деле это оказался кто-то другой. Её сердце взорвалось так, будто погиб именно Рон, и в голове билось сухое: Вот оно. Вот где я окончательно всё утратила. Именно теперь пути назад нет.
«Он никогда им не был», — зло и горько сказал Гарри. У неё не нашлось времени осмыслить услышанное, будучи посреди битвы, сражаясь за выживание и победу. Но его слова нельзя истолковать превратно. Гермиона закрывает глаза, нажимает на веки ладонями. Если оглянуться назад, всё приобретает смысл и становится кристально ясным. Пока ты живёшь этим моментом, истина кажется невероятной, но оглядываясь в прошлое, всегда удивляешься: как же ты умудрился её пропустить?
Она списывала его странности на плен. То, как он себя вёл, отсиживался в своей комнате, его паранойю, нежелание сближаться. Господи, то зелье от тревожности, запасы которого он хранил. Она помнит неловкие прикосновения, неуклюжесть движений… Боже, предатель. Заключение, её стёртые воспоминания. Наверняка она его вычислила. Возможно, он был одним из тех, кто снимал полоски кожи с её спины. Он… Он никогда им не был. Тот момент с Молли, объятия, смех, шахматы и… вот это всё. Всё это, а это был даже не Рон.
Она сильнее растирает глаза, смахивая влагу, и выравнивает дыхание. Гермиона чувствует себя преданной, и это так глупо, ведь это Пожиратель Смерти, и не было ни доверия, ни верности, ни любви, которые можно было бы предать. Это вообще не Рон. Никогда им не был, а они были настолько глупы. Все разрозненные воспоминания собираются вместе, являя невероятную ложь и ослепительную правду.
И Гермиону захлёстывает гнев, стремительный и свирепый, на него, на того Пожирателя Смерти, который влез в шкуру Рона и превратил их радость во что-то отвратительное. На себя за то, что ничего не поняла, не распознала немедленно, что это вовсе не Рон, за…
В палату врывается шум, и Гермиона дёргает головой в сторону двери. Она оглядывает комнату, прикидывая варианты и отмахиваясь от неудачных идей: стул, кровать, окно, одеяло, подушка. Она пододвигается к пустым пузырькам из-под зелий, мельком оглядывает столешницу, об которую их можно разбить, осматривает шкаф, в котором может храниться что-то острое, более удобное в использовании и позволяющее держать дистанцию. За спиной входящей в комнату целительницы слышатся крики, вопросы, писк и торопливые слова. Гермиона смотрит широко распахнутыми глазами, как мимо двери пробегает мужчина, а за ним несутся два целителя — то ли догоняют его, то ли сопровождают. Створка захлопывается, отсекая все звуки, кроме перестука мягкой поступи целительницы и трения папки о мантию.
Гермиона застывает на месте, едва ли обращая внимание на любопытство, читающееся на лице женщины.
— Мне нужны имена.
Та моргает, опускает взгляд на папку, и её натянутая улыбка исчезает.
— Поверьте мне, вы не единственная. Списка нет. Мы не закончили идентифицировать людей.
— Но раз вы начали, уже должны быть какие-то данные. Что насчёт Рона Уизли?
— Мне это имя незнакомо.
— Драко Малфой.
— Мал… Это имя я тоже не знаю.
— Он поступил сюда вместе со мной! — Гермиона разводит руки, будто ответ очевиден.
— Мисс Грейнджер, уверяю вас, одновременно с вами поступило множество людей, — целительница выглядит измученной, её черты искажают усталость и раздражение.
— Ладно. Гарри Поттер, — Гермиона смотрит на собеседницу с вызовом: пусть попробует сказать, что его она тоже не знает.
— Я не могу обсуждать пациентов…
— Да я практически его…
— …но если вы внесёте его в список своих посетителей, я позволю ему прийти, прежде чем он разобьёт ещё одну вазу, — Гермиона, раскрыв рот, таращится на женщину, и та старается спрятать улыбку за папкой. — Вы можете указать имена трёх визитёров. Нам приходится ограничивать количество людей…
— Гарри, Драко Малфой… Рон Уизли, — он здесь? Они нашли его? Как они выяснили? Они… — Ещё Люпин, если вам нужно моё разрешение на это посещение. Я уверена, что он уже здесь. — При условии, что…
— Хорошо. Я хочу, чтобы вы успокоились, и я вас осмотрю. Как вы себя чувствуете?
Ужасно. Гермиона зла, сбита с толку и напугана.
— Хорошо.
День: 1569; Время: 20
Одетый в больничную пижаму, с рукой на перевязи, Гарри усаживается на стул, стоящий возле её кровати. Она замечает у него несколько синяков; устроившись, он прижимает руку к рёбрам, но в целом выглядит хорошо. Потрясающе хорошо, потрясающе живым. Отмахнувшись от вопросов о его состоянии, он сам интересуется её здоровьем.
— Я в порядке. Кое-какие переломы, ожоги, парочка ран. Бывало и хуже, — стараясь унять нетерпение, она резко сдирает катышки с одеяла.
— Я знаю. Это не… — он поднимает с прикроватной тумбочки две части палочки и вопросительно смотрит на Гермиону.
— Когда мы разделились. Прямо перед тем, как я выпустила Убивающее заклятие, в меня чем-то попали. Я влетела в стену беседки. И сломала палочку, — и запястье в придачу, если только Гермиона не повредила его где-то ещё. Воспоминания накладываются друг на друга, и требуются недюжинные усилия, чтобы понять, что когда случилось, да и что вообще произошло.
— И что ты сделала?
Гермиона открывает рот, но слова замирают на языке: она вспоминает Драко, заполняющего собой дверной проём. Я тебя люблю, словно ему было больно это выговаривать. Будто это признание ударило его под дых. Она почти не верит, что он это сказал, но нет ни одной похожей фразы, которую он мог тогда произнести. Ничто другое не могло вызвать той реакции в её теле, ведь даже мозг не сразу осмыслил услышанное. Она едва не решила, что всё придумала. Сошла с ума и нафантазировала то, что так жаждала услышать и что, по её мнению, ей никогда не светило. Облегчая принятие невозможности этого, она убеждала в ней саму себя.
Он её любит. Невероятно. Но каким-то образом… каким-то образом любит.
Он готов был убить её, в этом она не сомневается.
— Я раздобыла ещё одну. Гарри, мне нужен список.
— Его нет. Я знаю… Я знаю про Тонкс. Я её нашёл.
Холод в животе. Гермиона поднимает руку к глазам и утирает влагу с ресниц, повязки на сломанных пальцах царапают щеку. Какие-то звуки вырываются из горла, но смысла в них нет. Тонкс, господи, она так надеялась… На самом деле, надеялась. Так отчаянно надеялась, что эта самая надежда в состоянии что-то изменить.
Гарри вздыхает и, когда Гермиона, прикрывая глаза, откидывает голову на подушку, находит ладонью её руку. Слёзы всё равно проливаются, обжигают её лицо, в горле пульсирует комок.
— Я больше ни о ком не знаю. Знаю, что Джинни в порядке. Молли, Артур, Джордж, Билл, Чарли. Люпин. Малфой.