Он опять говорил слишком театрально, но искренне. Потом помотал головой, выхватил из огня кусок мяса и стал жадно рвать его зубами. И я сразу не поверил его меланхолии. Так ест наслаждающийся жизнью человек.
Шутник быстро доел кусок и вытер руки о замызганные штаны.
- Ну что, - теперь тон у него был прежним, - понравились тебе наши девочки? А что же тогда ты не спустился к ним вниз? Честно говоря, я думал, что хоть в бассейн у тебя хватит духу прыгнуть. Тем более, вслед за такими женщинами. Но, не обнаружив тебя внизу, я решил, что Джулия все-таки тебя выдернула, хотя сейчас им и не до тебя. И Вольф о тебе спрашивал. Но это -вопрос желания. Мне тоже иногда нравится сидеть здесь у костра, жарить мясо – есть в этом что-то... свирепое, что ли. А сейчас сюда придет один мой старинный приятель, который тоже любит огонь, мясо... ну и поболтать любит. Я вас познакомлю.
Интересно, подумал я, если этот его приятель так же слушает только себя, какие у них получаются беседы?
Совсем рядом в темноте что-то завозилось и зашуршало. Мы оба насторожились. Собственно, я насторожился, только заметив реакцию Шутника. Откуда мне знать, что может шуршать в этой темноте. Но Поровидец был удивлен и, кажется, немного испуган. Он неуверенно сказал, что это, должно быт, его кошка, потому что крыс здесь не водится, и бросил в темноту мясной огрызок.
- А вообще-то, - после паузы сказал Шутник, - я и сам не знаю, что здесь водится. В принципе никто не знает. Могли и запустить...
Он не договорил, а я не переспрашивал. Только инстинктивно засунул свои перевязанные руки под мышки: запах мяса, да еще свежей крови, почему-то подумал я, может привлечь того, кого сюда успели запустить.
Шутник встал так резко, что я подпрыгнул. Он выхватил из огня полуобгорелую дощечку и, как факелом, помахал ею в разные стороны. Я заметил, что он совсем не боится, только обеспокоен и заинтересован.
- Можно, конечно, пойти прямо в темноту, в конце концов дойдешь до стены, а там, по периметру, добраться до выключателя, и здесь будет светло как днем. А можно и просто посидеть, посмотреть. Что из всего этого получится.
Видя, что ему не страшно, я тоже успокоился. Да и не могли же здесь выпустить тигра или крокодила. Шутник снова сел, выбросил назад в огонь деревяшку и расслабленно откинулся на руки.
Сильно зашуршало слева от нас, и мы оба вздрогнули – в свет костра вышел человек. На голове у него был убор из перьев, обнаженная мощная грудь тяжело дышала, а мускулистые литые руки держали туго натянутый лук со стрелой, направленной прямо на нас. Было бы даже занятно, если бы это оказался ряженый индеец из какой-нибудь местной реальности. Но у этого человека была буйная растительность на груди и руках и густая черная борода. Он чуть повернул голову, и я совсем перепугался: на меня смотрели знакомые, увеличенные линзами очков глаза. Раввин. Обьяснить это можно было только сумасшествием.
- А ну, - сказал он, - повернитесь друг к другу спиной.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мы сидели спиной к спине, привязанные друг к другу врезающимся в тело капроновым шнуром. Шутник, по-моему, получал удовольствие от ситуации; я тоже не сопротивлялся, но только от полного неприятия происходящего.
Раввин стоял рядом с нами, временами поворачивая голову из стороны в сторону, как бы сторожа темноту вокруг. Нелепые перья у него на голове колыхались. Он молчал. Потихонечку стали неметь руки, прижатые к бокам. Наконец это, кажется, надоело и Шутнику.
- Послушайте, ребе, - произнес он почти издевательски, но довольно равнодушно, - выкупа за нас вам никто не даст, а если мы просидим так еще немного, то пропустим камлание у Вольфа. А это значительно интересней, чем упражнения в индейском фольклоре.
Раввин качнул головой, поправил очки и сказал голосом воина:
- Ты все равно не можешь оскорбить Великого Бизона, хотя бы потому, что ему совершенно безразлично, оскорбляют его или молятся ему.
- Это вы, что ли, Великий Бизон?
Раввин снова заколыхал перьями, задумался, а потом опустил лук, наклонился к лицу Шутника и, сменив тон на обычный, не вяжущийся с его нынешним видом, заговорил:
- Вы думаете, что я сумасшедший? Нет, это раньше я был сумасшедшим, как и все вы. Я - Великий Бизон? Нет конечно. Хотя, в какой-то степени… Когда в восьмидневном возрасте мальчику пускают кровь при обрезании – это от Великого Бизона. Понимаете? Все остальное – пшик! Все книжки написаны людьми. Все заповеди! Хотите верьте в них, хотите - нет. И что же остается? Почему я верю в правильного Бога, а он в неправильного? Как можно неправильно верить? И кто знает как правильно? Вот и остается только Великий Бизон, у которого, кстати, совсем нет заповедей. Его можно пощупать руками, он ничего не дает и ничего не просит, понимаете?
Я, как мог, повернул голову к Шутнику, и мне показалось, что тот нетерпеливо выжидает, когда же наступит пауза в мутных речах раввина. Но сказать он так ничего и не успел. Где-то, довольно далеко, раздался то ли взрыв, то ли рев - и стал стремительно приближаться. Чуть позже я сообразил, что это звук работающего на молную мощь автомобильного двигателя. В закрытом, хоть и большом помещении этот звук упруго надвигался на нас как огромный стальной шар. Шнур сильнее впился в меня – это Шутник беспокойно задвигался. Видимо все происходящее до сих пор как-то укладывалось в его замысловатые реальности, но этот звук явно не подходил ни к одной из них. Раввин тоже был удивлен. Но не долго. Он выпрямился, мощно натянул тетиву своего лука и повернулся лицом в сторону звука. Его лицо, подсвеченное ускользающими бликами догорающего костра, было непроницаемо, губы шевелились. Смотрелся он, если бы не очки и борода, убедительно; а головной убор и лук - аксессуары наивного полубезумия - удивительно сочетались с грозным звуком, надвигающимся на нас, костром и запахом горелого мяса.
Через секунду полыхнул свет фар – прямо на нас мчался автомобиль. Раввин не шелохнулся; по-моему, он прицеливался. Зато Шутник всерьез заволновался, подтолкнул меня спиной и потянул вверх, пытаясь встать. Сильно, как по свежей ране, резануло в руках, мы дернулись и завалились в сторону от костра. И в ту же секунду боковым зрением я успел увидеть низкий темный капот с драконьими глазами, материлизовавшийся прямо перед стоящим раввином. Взвизг тормозов, глухой удар и почему-то - сыплющееся стекло.
Уже не обращая внимание на боль, я судорожно задергался. Происходило что-то, чему не хотелось быть ни участником, ни свидетелем.
- Идиот, - громко и визгливо заорал Шутник.
Я не понимал, кому он кричит: мне или же тем у костра.
- Идиот несчастный!
Нам все-таки снова удалось сесть, и я увидел, что костра нет, а на его месте (под колесами еще тлел уголь) стоит маленький открытый автомобиль. На водительском сидении совершенно безучастно развалился человек в костюме. Нам были видны только лацканы пиджака и небрежно опущенный узел галстука. Тут Шутник сделал какое-то сумасшедшее усилие и почти поднял меня на ноги.
- Давай, шевелись - прорычал он, - не видишь, что твориться?
Мы неловко попытались развернуться, но тут раздался новый звук: раввин, где-то потерявший и лук, и шапку из перьев, прыгнул из темноты на капот машины. От сотрясения остатки лобового стекла посыпались прямо на водителя, но тот не пошевелился. Раввин вглянул на него, и лицо его передернулось; он пригнулся, чтобы поближе рассмотреть сидящего за рулем. Когда он повернулся к нам, то это снова был раввин – растерянный полуодетый раввин. Он неловко соскочил на землю и сказал:
- Послушайте, я же в него не попал… кажется. Так как же...
Тут, как бы впервые заметив, что мы связаны, раввин вытащил из кармана маленький складной нож и попытался его открыть. Но руки, видимо, дрожали, и он, пробормотав что-то, впился в лезвие зубами и так размашисто полоснул по шнуру, что я дернулся, а Шутник снова зарычал.
Освободившись, он быстро шагнул к машине и наклонился. Рядом беспокойно затоптался раввин. Мне не хотелось подходить. Недавно съеденное мясо нехорошо поднялось куда-то к горлу. Я смотрел на широкий мутный овал далекой стены - видимо был включен дальний свет и фары работали исправно - и думал, что если добраться до нее, а потом и до двери... Соображать, что произошло, моя голова отказывалась категорически. Хватит анализа и самоанализа. Проклятые реальности снова обманули меня и, кажется, я стал свидетелем, если не соучастником, настоящего убийства.