Я начал двигаться. Это напоминало движение, которым, лежа в постели, стараются почесать спину о простыню. Но там, в постели, это забава, а тут я через минуту начал задыхаться. Запах битума, днем казавшийся мне приятным, сейчас выводил из себя и мешал дышать. Но останавливаться нельзя, иначе эта дрянь опять застынет! Нет, больше не могу! Я снова откинулся на своем ложе. Мне было больно, глаза щипал пот и, кажется, слезы. Это не кино, не комедия. Это в самом деле и сейчас! И нет никакого “меня тогдашнего”, а есть просто я, этот проклятый битум - и все! Однако, шевельнулось что-то во мне, как-то же эта история кончиться должна? Как-то должна. Но как? В этот момент я бы, наверное, закричал, если бы у меня были силы. Но их не было. Я постарался о чем-нибудь подумать, сосредоточится, чтобы унять подбирающуюся истерику.
Вдруг меня ударило под сердце – я услышал скрип открывающейся двери. На крыше кто-то был! Я лежал у противоположной от двери стены, в темноте заметить меня не могли, следовательно, нужно было кричать. На мгновение я представил себе мое позорное выдергивание из лап дикого битума с помощью полицейских и “скорой помощи”, а может быть еще и пожарных. И не смог заставить себя закричать.
Человек, вышедший на крышу, явно что-то искал. Я видел отраженный луч фонарика. Вскоре я увидел и силуэт. Человек шел вдоль барьера, отгораживающего карниз, держа фонарик в опущенной руке и светя им под ноги. Если он, обойдя крышу по периметру, уйдет, то я так и останусь здесь лежать. Но, может, он все-таки наткнется на меня? Это самое лучшее, что можно придумать. Тогда все произойдет как бы само собой.
Ну, решил я, найдут так найдут. А нет – нет. Что будет после - я не знал. Точно так же, как и не знал, что делать, если меня обнаружат. В темноте меня можно принять за труп, а если я заговорю неожиданно, то это тоже может испугать. Я же не знаю, кто это, может какой-то придурок-старик. Такой может и умереть от страха. Славное будет соседство с покойничком. Веселая перспектива...
Я не успел обдумать эту ситуацию, потому что человек, обойдя крышу, направился к двери. Она скрипнула. Сейчас уйдет, подумал я, тогда все, незавидна моя доля. Но дверь закрылась, а свет фонаря не исчез. Более того, он стал приближаться ко мне, огибая пристройку.
Так, сейчас найдут, а хорошо ли это? Холодок пробежался по телу. Что я должен сказать в тот момент, когда луч доберется до меня? Лежать молча, глядя в небо? Или улыбнуться навстречу? Просто позвать на помощь?
Тут луч фонаря упал на меня, ослепив, и я понял, что - все, думать уже не надо. Началось! Так на американских, или, как их тут называют, русских горках, вагончики медленно тянутся в гору, все выше и выше. Ты и не думал, что это так высоко, глядя со стороны. И ты уже не хочешь так высоко. Но вагончики неумолимо ползут вверх. И вот ты уже на самом верху и понимаешь, что сейчас будет рывок вниз. Сильный, страшный. Вагончики притормаживают на секунду. Ну же! Вот оно! Теперь уже все само по себе, теперь уже не остановить! Начало движения, начало чего бы то ни было – вот что пугает. Потом уже ничего, по инерции. Но начало! Момент рождения и момент смерти. Именно момент! Все, я родился.
- Ну привет, - сказал голос. - Я так и думала, что ты где-то здесь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мне хотелось, чтобы это поскорее кончилось. Так хотелось, что я уже не пытался ничего понять и совсем не удивлялся. Вырванный из лап битума, обернутый собственной майкой, я тащился, не очень понимая куда. Только на площадке шестнадцатого этажа, столкнувшись у лифта с какими-то людьми, я почувствовал, что вместе со стыдом ко мне возвращается способность соображать. К счастью, мы не воспользовались лифтом – я бы не перенес долгих и естественных в такой ситуации взглядов. Я быстро притворился перед собой, что ничего необычного не происходит, и прошествовал за спасительницей на следующий, пятнадцатый этаж. Один из мужчин у лифта, невысокий и пухлый, бросил на меня любопытствующий взгляд; другой, по-моему, просто не заметил. И сразу же, от неловкости и по какому-то контрасту, ведущая меня неведомо куда женщина стала мне ближе и родней – мы были с ней заодно. Вероятно, это была естественная реакция организма на медленно текущий абсурд, в котором я вяло барахтался, уносимый течением. На секунду показалось, что мы с ней уже давно идем по этой лестнице, тысячу этажей, и она уже тысячу раз так знакомо и хорошо улыбается мне, делая рукой мягкий жест – то ли пытаясь дотронуться до меня, то ли поощряя идти за ней. Но этажом ниже она остановилась перед дверью - дубовой солидной дверью - и толкнула ее. Дверь открылась (вернее сказать, отворилась - так солидно и неторопливо она это сделала), и я, плывя по течению, вошел. Хотя нет, вру: к этому моменту я уже почти пришел в себя; в груди сладко ныло предвкушение очаровательной авантюры, но мне по-прежнему хотелось казаться себе ошарашенным и безвольно влекомым событиями. Короче, я шагнул через порог.
Квартиру я не рассматривал. Только почувствовал, что она большая, с высокими потолками. Где-то у окна горела небольшая напольная лампа. Сделав пару шагов, я остановился. Что делать дальше, я просто не знал. Моя спутница закрыла дверь и сразу исчезла. Та ли это женщина? Я, конечно, узнал ее. Узнал не потому, что запомнил лицо, а по каким-то неуловимым, но явственно чувствующимся мелочам, которые кольнули меня еще тогда, зимой. Ощущение было сходным с тем, как когда подбрасываешь монету с твердой уверенностью, что выпадет решка, но все-таки не веришь в это. И когда она выпадает, начинаешь сомневаться в этой своей изначальной уверенности. Хочется выдать это за простое совпадение. От этих совпадений и дурацких предвкушений мне вдруг сделалось зябко. А может из-за работающего на полную мощность кондиционера.
Я постоял еще немного. Женщина не появлялась. Ну что ж, глупее чем сейчас я уже показаться не могу. Я пошел к креслу, но, дойдя до середины комнаты, сообразил, что, усевшись там, обязательно его испачкаю. Ага, не так уж мне и наплевать. Тут мне ужасно захотелось выпить рюмку водки. Но ее как назло не было. Моей незнакомой знакомки тоже. Я опустился прямо на пол - матовый, паркетный и прохладный - лицом к двери, подобрав ноги под себя. Не хотелось, чтобы она появилась у меня за спиной, неожиданно. Поза показалась мне пляжной, но в комнате пахло не морем, а чуточку сигарным дымом и чужим уютом. Впрочем, все равно. У меня еще не успела заныть спина, как что-то вроде бы изменилось; я повернул голову и увидел ее. Она была в шортах и майке, открывающей живот, и босиком. Нет, я явно поторопился назвать ее немолодой. Даже в слабом свете лампы было видно, что ноги стройные, с гладкой кожей, с ухоженными породистыми ступнями. М-да!.. Тут я понял, что, кажется, загляделся на ее ноги несколько дольше, чем хотел. Конечно, ситуация располагает, но глядеть с пола на подошедшие близко, почти вплотную, ноги – это хамство. Я перевел взгляд на ее лицо. Сейчас она уже не улыбалась, а смотрела на меня почти как тогда, зимой: недоуменно-вопросительно.
Да что же это? Я подождал. Молчание затягивалось. Только теперь вряд ли она развернется и уедет. Я не нашел ничего лучшего, как сказать:
– Присаживайтесь.
Кажется, я слегка обалдел и переигрываю в невозмутимость, как провинциал в столичном ресторане. Она молча опустилась рядом со мной на пол. Опять же: рядом, совсем рядом, как не садятся с измазанными незнакомцами, но и не так, чтобы намеренно коснуться полуголого меня своими гладкими ногами. Вероятно, так женщины подсаживаются к мужьям, с которыми прожито уже много лет, и прикосновение к которым уже не жжет сексуально, а лишь теплит огонек собственничества. Она по-прежнему молчала. Я еще могу уйти в себя и отдаться случаю, прилипнув к крыше, но молчать и глядеть в пространство, когда на меня вопросительно и добро смотрит красивая женщина, а я при этом еще липкий и грязный, в трусах и обрывках майки – это выше моих сил.