Что-то бормоча себе под нос, Шутник скрылся в темноте, пробираясь к себе в подвал пешком. Он был всего лишь этажом ниже нас, когда Джулия вскочила и, не говоря ни слова, тоже исчезла вслед за Шутником. Я оглянулся на Сэма. Он поднял валявшийся фонарь, зачем-то посветил в потолок, подвигал луч туда-сюда. Безразлично пожал плечами и, толкнув ближайшую дверь, скрылся в темноте квартиры.
Раввин тоже посмотрел на потолок, потом подошел в шахте лифта, прижался лицом к сетке и скосил глаза, пытаясь вглядеться в темноту. Но что он мог там рассмотреть?
- Говорил ведь – надо уходить отсюда! Ну зачем все эти сложности! – он стукнул по сетке, взвилась пыль, но раввин этого не заметил, снова приник к сетке и крикнул в пустоту шахты. – Зачем?!
А я вдруг сообразил, что Сэм унес фонарь, но раввина прекрасно видно. Это, правда слабо, в полнакала, загорелась лампа под потолком. Ну все, облегченно решил я, действительно пора уходить. Сеанс окончен. Пока кто-нибудь не решил нажать еще одну кнопку. Пока меня не нашел оправившийся от взрыва Мазель. Пока я, в очередной раз, не уснул в очередной ванне. Насколько мог стойко, я шел по кромке этого бреда, участвовал в непонятных мне играх и даже - правда совсем не надолго - получил в обладание Джулию. Покрытый пылью, я, не обращая внимания на раввина, что-то бормочущего мне вслед, стал медленно спускаться по лестнице.
Следующий этаж был все еще погружен во тьму, и все остальные под ним тоже. Ну и что? Шестнадцать этажей – это совсем немного, особенно если спускаться вниз. И если существуют перила, за которые можно держаться - аккуратные полированные металлические перила, полого и удобно скользящие под рукой. Случилось только то, что случилось. Разве могу я винить себя за глупое и неожиданное участие в казни, если даже Дом рушится не по-настоящему. Я теперь не уверен, была ли, например, Джулия настоящей или так, надувная кукла, умело дергающаяся благодаря хитроумному механизму. Ну а сам я, ведомый, покорный и молчаливый субъект, что там у меня внутри? Может быть тоже железяки, позволяющие ходить, двигаться, дышать. А что еще? Робкая душа? К черту все это! Марш-марш, вниз. Когда-то, невообразимо давно, я вошел из горячего полудня в респектабельный дом...
Темнота способствует погружению в себя. Я так задумался, мерно касаясь рукой перил и переставляя ноги, что не сразу почувствовал неладное. Просто рука моя почему-то перестала скользить вниз, а с разгона пошла вверх и вбок. Это неожиданное движение сбило меня с шага, и я благоразумно остановился.
Держась за искореженные перила, я попытался нащупать ногой следующую ступеньку. Но следующей не было. Пустота. Меня не прошиб холодный пот, не пошла мурашками кожа. Я вполне буднично присел на оставшиеся ступеньки и только рука крепко держала прогнутый железный прут.
Интересно, откуда же тогда пришел неутомимый Шутник? И куда делся потом, вместе с Джулией? Какие же мешки с гипсом, если я сижу перед пропастью в тринадцать, да, в тринадцать этажей! Нехорошее подозрение, что все это, весь страшный и слишком реалистический спектакль затеян только для одного зрителя – для меня, заворочалось в глубокой, как волчья нора, темноте. Но этого просто не может быть – обрушить Дом, чтобы впечатлить ничего не значащего, случайного человека! Значит, мне просто необычайно повезло оказаться здесь в то самое время, когда… Ну и что? Я ведь уже давно отказался от попыток что-либо понять. Чтобы лучше усвоить эту мысль, я вслух произнес:
- Я давно уже не пытаюсь что-либо понять.
- Ну и правильно.
И я опять никак не отреагировал. В темноте кто-то осторожно дотронулся до меня и, судя по слабым шорохам, присел ступенькой выше. Сам не понимаю, как я узнал его – тут и голос, и еще обострившаяся чувствительность кожи, какими-то точками и полосами ловящей слабые колыхания во тьме. И эти же ощущения подсказали, что одна игра закончена, правила заменены, но начинается другая, в которой я могу спокойно сидеть над обломками прежнего Дома.
- Маленькие люди опасны своей непредсказуемостью, - сказал Мазель, и я не совсем понял, кого он имеет в виду, - то есть не непредсказуемостью, а кажущейся простотой реакций. Взяли да и нажали кнопку. А ведь понятно было, что ни в коем случае не следует. Даже если есть шанс, что не взорвется. Это ведь вы, Алекс? Вы шли вниз? М-да… Вот и нет Дома.
Он замолчал, а я неожиданно простил ему и жестокую шутку казни, и последующую погоню. Это в той, ушедшей игре, он был надменным и свирепым божком, а сейчас рядом сидел усталый и немного растерянный человечек. Во всяком случае, я легко представил его сейчас в помятом и грязном костюме, с опущенной головой.
- А зачем все это было нужно? – спросил я, неуклюже выражая сочувствие, - чемодан, кнопки, мины под Домом?
- А зачем Богу нужно было указывать Адаму, какое дерево было запретным в райском саду? Зачем оно вообще там росло? Странно ведь, правда? Почему-то мы прощаем нелогичность поведения только Богу и самим себе, но не другим людям. Вот вы – покрутились по Дому, что-то увидели краем глаза, что-то услышали... Признайтесь, что временами вас сильно раздражало полное отсутствие какой-либо логики. Все врут, многозначительно рассказывают всякую ерунду, занимаются глупостями. И никто ничего толком объяснить не может. Так ведь? Ну а я вам сейчас открою самую большую тайну – никто ничего и сам не понимает. Отсюда и многозначительность. А копаться, доискиваясь до того, зачем и почему в самом деле... Ну выпотрошите вы медвежонка, торжествуя, убедитесь, что внутри опилки, ура! А потом? Медвежонка-то уже не будет. А кучку опилок и плюшевую тряпочку к себе в кровать не положишь. Так что лучше уж не трогать. Вот Дом и существовал...
Он замолчал. А я почему-то подумал, что такая долгая тишина и темнота как-то не вяжется со всем происшедшим. Что-то другое должно было последовать за взрывами, проваливающимися этажами, искореженными перилами. Ну конечно – ведь грохот, толчки, пыль... Где же сирены мчащихся к месту происшествия пожарных, полиции, скорой помощи? Почему нас никто не беспокоит? Может быть, я просто неверно оценил время? Но все равно: вот-вот здесь будет толпа зевак, прожектора, усиленные мегафонами команды и муравьиные шлемы пожарных.
А Мазель тихо сидел где-то рядом со мной. И снова, усиленные темнотой, покалывания неведомых сигналов: я понял, что Мазель совсем не удручен случившимся, не раздавлен, а, наоборот, доволен; что что-то такое и должно было случиться по его сценарию, а, может быть, это было сомнительное удовольствие человека, оказавшегося правым в своих самых худших опасениях.
- Ну что, - сказал я, аккуратно привставая с жесткой ступеньки, - сейчас нас начнут спасать. Как вы думаете, следует изображать на лице шок от случившегося и рассказывать о подозрительном запахе газа?
Я еще не закончил фразы, как почувствовал, что зря взял этот тон. С Мазелем, даже скрытым темнотой, он не годился. Я услышал, как он хмыкнул и тоже поднялся на ноги.
- А как вы думаете, почему это пожарные и полиция так задерживаются? То есть, они, конечно, почти всегда опаздывают, но, все-таки, не настолько же. Кстати, зажигалка с вами? Нет? Ну вот и прекрасно. Значит, вы натолкнулись в полной темноте на оборванные перила и яму вместо площадки и решили, что Дом и в самом деле перестал существовать? Это весьма и весьма косвенные доказательства. Ну, еще я вам говорил... Но вы ведь уже научились никому здесь не верить, я надеюсь. А теперь вы получаете косвенное доказательство, что все это очередной фокус, хотя бы потому, что снаружи никак не отреагировали на взрыв.
Он замолчал, предлагая мне прислушаться. Дом, взорванный или нет, был тих. Внизу, где-то под нами, послышался шорох. А этажом выше вдруг яростно хлопнула дверь.
- Вот и представьте себе положение, - нарочито громко заговорил Мазель, и я понял, что он уже поднялся выше, на площадку, куда выходили двери квартир, - может ли кто-нибудь знать, что же на самом-то деле натворил? Даже я сам - человек, который это все устроил? Я имею в виду чемоданчик. Потому, что – играть так играть: в одну из конфет кладется смертельный яд, потом в коробке все они перемешиваются, да еще вдобавок половина просто выбрасывается, а оставшиеся предлагаются игрокам.