Она кивает своей объемной копной волос.
– Я не говорю, что это не имеет смысла, Гарри. – Она наклоняется ко мне поближе и оглядывается – не наблюдает ли кто за ней? Оказывается, нет; по привычке ставлю щит уединения. – Этим летом, – шепчет она, – мама с папой взяли меня с собой в хороший ресторан. Я так привыкла считать внезапно возникающую еду само собой разумеющимся – о, мне так стыдно! – что стала дергаться и раздражаться. Я понимаю, почему они свысока смотрят на маглов, Гарри, но ведь это не делает их правыми. Разве ты не видишь, что все ровно наоборот? Кто-то ведь должен позаботиться и о магах.
– Делаю все возможное, – упрекаю её я, – но я сейчас несколько занят.
Она краснеет:
– Прости, снова меня занесло, да? На чем мы закончили? На голове в коробке, правильно? Что он пытается этим сказать?
– Мы обсуждали это с Дамблдором. Ты знала, что Том Риддл был полукровкой? – Вообще-то, сначала это обсуждали Дамблдор с Джеймсом Поттером, но ей это знать незачем.
– Правда? Тебе надо выяснить, как это можно использовать против него!
– Вряд ли это имеет значение для его ближнего круга. Он из Гонтов, а их кровь берет начало от самого Слизерина. С его-то магической силой и прямой связью с основателем… да будь он хоть чертовым троллем на другую половину, им будет на это начхать.
Моя подруга морщится. По ее помрачневшему лицу танцует слабый отсвет камина.
– Вот вам и высокие идеалы с пресловутой чистотой крови… Мой папа не раз упоминал тот фильм – знаешь, про крестного отца? – и как там гангстеры присылают человеку голову животного, давая тем самым понять, что он следующий. Он черпает идеи в кино? Как думаешь, что он хотел сказать?
Пожав плечами, хлопаю по подлокотникам:
– Не знаю. Риддл рос в приюте, где его травили, а потом и сам начал травить других. Одна из теорий директора гласит: Риддл знает, как надо мной измывались в детстве, и голова – своеобразная искупительная жертва, чтобы прощупать почву, ну и тому подобная чушь. Черт, когда он впервые показался мне, то попытался торговаться – говорил, что вернет мне родителей. Если уж на то пошло, думаю, этим он хотел сказать мне, что знает о моей семье и о защите крови, которую та мне дает. Не надо быть гением, чтобы догадаться, что во мне есть нечто способное сжечь его дотла. К счастью, под защиту попадают и Дадли с Петунией. Я не совсем уверен насчет Вернона; он может быть слабым звеном.
Не собираюсь уточнять, сколькими способами Вернона можно счесть слабым звеном. На свете не придумали еще такой цифры. Тетя Петуния удосужилась написать Гар… то есть мне единственное за всю жизнь письмо, прибывшее совой Ордена. Похоже, она верит, что я могу заставить «тех людей, околачивающихся по соседству» не привлекать к себе так много внимания.
Это мгновенно стало первым в моем списке необходимых дел. Ага, бегу, теряя тапки!
– Просто наглость с его стороны, особенно если он до сих пор всего лишь дух.
– Точно, Гермиона. Хотя, насколько мне известно, он мог уже вернуть себе тело. Не думаю, что он забился в какую-то дыру с этим предателем, ублюдком Петтигрю. Полагаю, он набирает сторонников и подтягивает больше ресурсов. И Дамблдор со мной согласен.
– Малфои? – как вариант предлагает она.
– Ничуть не хуже других отправных точек. Либо это, либо он предлагает Пожирателям рангом пониже, у которых нет никакого плана действий, реальный шанс стать частью «новой» старой гвардии в обмен на их лояльность.
– Как ты после всей этой ерунды с отрезанной головой? Если что, всегда готова с тобой поговорить.
– Я уже малость вырос из пеленок, Гермиона. Пусть мне не нравился Пирс, он, черт возьми, не заслуживал подобной участи. Но и образцово-показательным гражданином я его назвать не могу.
Получаю от Гермионы пристальный взгляд.
– Ты не должен такого говорить.
– Верно, но давай-ка сменим тему. Хватит уже про Пирса.
Она ехидно усмехается:
– О чем хочешь поговорить? Как я заметила, на этой неделе Флёр не было в то же самое время, что и тебя, Гарри.
Игнорирую подначки.
– Да, возможно, наши пути пересеклись, но я хочу поговорить о правде и о том, что я от тебя скрывал. Так, давай я помещу воспоминание в Омут, и мы вместе его посмотрим. – Флёр бы здесь просто отмахнулась, но она не знала меня, когда я еще не был ЭйчДжеем. История наших отношений с Гермионой куда длиннее, и Гермиона может не принять таких изменений в статус-кво.
На ее лице отражается беспокойство.
– Я не уверена пока насчет своей окклюменции.
– Все нормально. Командные соревнования уже подошли к концу. Какое-то время ты можешь продержаться и не пустить случайного легилимента в разум, а ублюдок, от которого следовало держать мысли подальше, да – он до сих пор в замке, но ты просто не смотри ему в глаза.
Двигаю палочкой старую чашу так, чтобы она стояла посередине между нами, и вытягиваю воспоминание из разума. Помешиваю его, и на затуманенную поверхность всплывают смутные образы. Реакция у нее должна быть весьма забавной.
– Сначала леди.
Ныряю в воспоминание следом.
– Добрый день, мистер Поттер. Готовы?
– Гарри, ты выглядишь как-то… стоп, это ведь не ты? Это твой отец!
– Да, сэр. Что бы вы хотели увидеть первым? – Джеймс Поттер крутит в руках палочку, полностью готовый демонстрировать свое мастерство.
Экзаменатор по практике уровня ТРИТОН, мистер Гордон, указывает на деревянный брусок на подставке и инструктирует:
– Органическое в неорганическое. Затем неорганическое и живое – сделайте… сделайте кота. Потом кота превратите в птицу, а птицу в хрустальную вазу. Наколдуйте цветок и поставьте его в вазу. У вас десять минут, мистер Поттер.
Сначала Джеймс левитирует кусок дерева на пол и увеличивает его. Заинтересовавшемуся причиной действий экзаменатору Джеймс поясняет, что ему нужно больше основного материала и пространства для работы. Он преобразует теперь уже гораздо большего размера брус в цельный блок гранита. Экзаменатор дотрагивается до камня, чтобы проверить текстуру, и разрешает Джеймсу продолжить.
Усмехаюсь – знаю, что будет дальше.
Серия быстрых взмахов палочкой Джеймса завершается широким росчерком, под который напевно произносятся чары. Гранит свертывается в себя, приобретая форму и размер. Вырастают четыре лапы и хвост; тело вытягивается, упорно стремясь к жизни. Неприглядный серый цвет меняется на желтый и коричневый.
Секунду спустя золотистый лев издает рык, уставившись на министерского экзаменатора.
– Желаете, чтобы я заставил его показать пару трюков? – спрашивает Джеймс. Он всегда был не прочь выпендриться.
– Боже, нет! Дайте мне посмотреть на него – пусть он не шевелится. Да, да – великолепная проработка мышц. Текстура меха сделана хорошо, хотя щетина кажется несколько жесткой и колючей. Вам следует больше сосредоточиться на проработке. – Мужчина благоразумно отступает на несколько шагов, и только потом предлагает Джеймсу продолжать.
Шея льва искривляется и вытягивается. Тело неуклюже шлепается на пол, а кожа белеет. Передние лапы болезненно, даже на вид, выкручиваются, и вот место льва занимает громадный лебедь.
Когда мы покидаем Омут, Гермиона все еще разливается соловьем, нахваливая навыки моего отца. Наконец, она поворачивается ко мне:
– Что ж, это объясняет, как ты так быстро умудрился поднатореть. Это прямо-таки гениально! Ты в прямом смысле слова учишься магии у своего отца.
– Гермиона, в твоем рассуждении есть один маленький такой недостаток. Омут появился у меня лишь в январе.
Она застывает, принимаясь анализировать то затруднительное положение, в которое попала. Могу видеть, как правда вертится у нее в голове, но я знаю, как работает ее разум. Она отбросит идею, поскольку та слишком нелепа. Интересно, что это говорит обо мне.
– Значит, директор все это время одалживал тебе свой.
Тон у нее, скорее, вопросительный, чем утвердительный.
– Правдоподобно, но совершенно не правильно.
– Если уж это не так, то в чем тут дело? – переходит она к сути.
– Воспоминания взяты не у Дамблдора. Я получил их у озера прошлым летом, когда мы с тобой сражались с дементорами.