Через два часа жаркое, которое очень ценится австралийцами, было готово. Мне, как обычно, выделили лучшую часть - ногу, но я не смог по достоинству оценить это благодеяние. Понюхав мясо, я с отвращением отвернулся, чем очень насмешил австралийцев. Они несомненно решили, что после того, как я воскрес и стал белым, мой вкус изменился к худшему. Сами они принялись уписывать за обе щеки, знаками предлагая мне присоединиться к трапезе. Кончилось тем, что я поменялся с соседом. Он дал мне за собачью ножку хороший кусок кенгуру, посмеиваясь над тем, как ловко он меня провел.
Хотя мясо диких собак считается у австралийцев деликатесом, щенков они не употребляют в пищу: их приручают для охоты. Кстати, об охоте… Австралиец, убивший животное, редко требует себе при дележе большую долю, но вот если ему второй раз повезет, он получает голову, хвост и лучшую часть филея. Мне же всегда давали часть добычи, даже если я не участвовал в охоте *.
- -
* Австралийцы строго соблюдали правила раздела охотничьей добычи (хотя бы убитой в одиночку), соответствующие нормам общинно-родового строя. Но эти обычаи были неодинаковы у разных племен: у одних - равный раздел между всеми членами группы (стойбища), у других - сообразно родственным и брачным отношениям: например, в первую очередь снабжались родители жены. - Прим. ред .
- -
Австралийцев, видимо, вовсе не удивляло, что я не могу объясняться с ними, - они были уверены, что, став после смерти белым, я поглупел; они, однако, старались научить меня своему языку, радовались, когда мне удавалось правильно произнести фразу или хотя бы слово, и наперебой хвалили меня.
Со временем я стал довольно хорошим охотником, метко бросал копье и неплохо управлялся с томагавком. Австралийцы учили меня всему, что сами умели делать: свежевать кенгуру и опоссумов при помощи острой раковины, точно так, как ножом свежуют овец; растягивать шкуры и сушить на солнце; приготовлять жилы для сшивания шкур; выскабливать их куском кремня. Я научился также копьем разить угрей в озерах и реках. Впрочем, речных угрей мы предпочитали удить на наживку - ею служили крупные земляные черви. Австралийцы привязывали их длинной травой к согнутым дугой кусочкам пружинистой коры, а те - к длинному пруту. Угорь, схватив приманку, крепко впивался в нее зубами, и тут кусочек коры, распрямляясь, с силой выбрасывал его на берег. Точно так же у нас в Англии ребята ловят раков.
В реках иногда попадались очень большие и вкусные угри. Обычно туземцы рыбачили ночью - тогда угри ловились лучше. Ели их жареными.
В тихие вечера австралийцы учили меня бить копьем лосося, леща и другую крупную рыбу. Они нарезали сухие прутья длиной десять-двенадцать футоз, связывали их в пучок и один конец зажигали. Держа в одной руке такой факел, а в другой - копье, австралийцы входили в воду. Рыба устремлялась на свет, и тогда уже нетрудно было колоть ее и вытаскивать на берег. Этот способ - один из многих, применяемых австралийцами, - распространен во всем мире, и мои читатели, наверно, уже слышали о нем.
Рыбу австралийцы запекали, но более тщательно, чем мясо: на горячую золу настилали слой свежей травы, на нее клали рыбу, затем снова следовал слой травы, которую засыпали горячей золой. Рыба пеклась, как в духовке, с той разницей, что в печке, конечно, гораздо чище,
Так мы тихо и мирно жили, и вдруг откуда ни возьмись на нас напало большое племя: в нем было не меньше трехсот человек. Мои друзья еще издали разглядели, что по равнине приближаются вааренгбава, их злейшие враги. Поднялся переполох. Женщины с детьми скрылись в лесу, мне, ожившему из мертвых, приказали следовать за ними, а мужчины, готовясь к сражению, во,шли в озеро и с ног до головы вымазались глиной.
Тела воинов - среди наступавших я не заметил ни одной женщины - были раскрашены белой и красной глиной. Смею вас заверить: таких уродливых дикарей я еще ни разу не видел.
Вскоре началась битва, посыпался град копий. Один из наших людей вышел вперед, начал плясать, петь и изображать боевые приемы.
Затем все, в том числе и этот воин, присели. На несколько минут воцарилась тишина, пока наш воинственный плясун не вскочил на ноги и не пустился снова в пляс. Тут семь или восемь дикарей - иначе я не могу называть наших противников - тоже поднялись и метнули в него копья, но он ловко уклонялся в сторону или ловил их на лету и переламывал, так что не получил ни одного ранения. Затем враги запустили в него бумеранги, но он и от них без труда увернулся.
Тогда от толпы врагов отделился человек и бросил бумеранг, но ловкач стал на четвереньки, а затем, сразу же вскочив, отряхнулся, как это делают собаки, выходя из воды. Это вызвало одобрение в лагере противника, оттуда послышались возгласы: «хватит!», и оба австралийца приблизились друг к другу и обнялись, но тут же принялись бить сами себя по головам палицами и били до тех пор, Пока кровь не хлынула ручьями.
Все это было лишь прелюдией к общему сражению, и вот оно началось. В воздухе замелькали копья и бумеранги. Зрелище было устрашающее, вопли и крики вызывали у меня содрогание. Один из моих соплеменников, пронзенный копьем, упал замертво. Его товарищи издали воинственный клич. Женщины сбросили накидки и, вооружившись короткими палицами, бросились на подмогу мужьям и братьям. Только мне было приказано оставаться на месте в обществе моей невестки. Но даже получив пополнение, наше племя продолжало находиться в невыгодном положении: численное превосходство по-прежнему было на стороне противника, и к тому же его войско целиком состояло из мужчин.
Я уже рассказывал в начале книги, что воевал в Голландии и знал поэтому, как бывает на поле брани, когда люди стреляют друг в друга, не жалея пороха и пушечных ядер, но открывшееся моим глазам зрелище было куда страшнее. Противники походили на дьяволов, вырвавшихся из преисподней. И женщины и мужчины яростно бились, обливаясь кровью, причем женщинам не делалось никакого снисхождения. Две были убиты в этом сражении, продолжавшемся без перерыва два часа; к этому времени вааренгбадава отошли на небольшое расстояние, по-видимому, чтобы отдохнуть и собраться с силами.
С обеих сторон забегали взад и вперед посланцы, начались продолжительные переговоры, очевидно, о предмете спора. Между тем приближалась ночь, и мы удалились в свои шалаши. Женщины, не переставая, жалобно причитали над изуродованными останками своих подруг. Вскоре после наступления темноты вааренгбадава ушли. Обнаружив, что враг покинул поле боя, наши решили преследовать его. Женщин и меня оставили около шалашей.
Близ неприятельского лагеря мои соплеменники засели в засаду, выждали, когда стало совсем тихо и большинство вааренгбадава заснули, и напали на них. Трое были убиты, а несколько - тяжело ранены. Враг поспешно бежал, бросив оружие и раненых, которых наши люди добили бумерангами, всякий раз возвещая о своем триумфе троекратными выкриками. Трупы убитых они изуродовали самым зверским образом: в ход были пущены томагавки, которыми отрубили руки и ноги, а также осколки кремня и раковины.
При виде возвращающегося с победой отряда женщины подняли страшный шум и, охваченные экстазом, стали выделывать какие-то дикие пируэты. Словно обезумев от возбуждения, они били палками тела врагов, распростертые на земле. Мужчины сняли с трупов мясо, зажарили его между раскаленными камнями и натерли им с ног до головы детей. Кости они раздробили томагавками а кинули собакам, часть подвесили на дерево, где они стали добычей хищных птиц, круживших над трупами.
Утолив жажду мести, австралийцы принесли тела двух убитых женщин своего племени и похоронили с обычными церемониями. Они выкопали палками две круглые ямы глубиной около четырех футов, устлали дно ветками, завернули в накидки трупы с согнутыми в коленях ногами, опустили их в ямы, а сверху засыпали землей. У могил они расчистили небольшие площадки круглой формы и на каждой разложили костер. Когда огонь прогорел, они сгребли пепел и угли в кучи и воткнули в середину каждой палку, которой покойная выкапывала коренья, точно так же, как в могилы мужчин втыкали копья.
По представлениям австралийцев, копалки и копья понадобятся умершим, когда те возвратятся к жизни, а тлеющие угли дадут им возможность развести огонь и сварить коренья. Поэтому австралийцы оставляют в могиле запасы пищи на несколько дней, а проходя мимо, никогда не забывают снова разжечь костер.