Зомби-Прайс падает с кровати, задевает ногой бутылку пива и издает поток бессвязного мата.
В ее таунхаусе на Локвуд-авеню, вдали от суетливого и вечно неспящего Лос-Анджелеса, царит тишина: сюда не доносятся даже звуки машин с улицы. Или это система звукоизоляции, специально поставленная Хлоей, дает свои результаты? В любом случае, поток ее громких недовольств своим состоянием не слышит никто, кроме ее самой. Это не Аркадия Бэй, где от того, что чихаешь в своем доме на севере, в домах на юге просыпаются все жильцы.
Она кое-как добирается до ванной, раздевается на ходу и забирается под струи контрастного душа. Песочная плитка отражает неестественно худой силуэт, ловит сапфировые блики волос, искажает изгибы тела. Хлоя смывает пот и грязь, ругается и проклинает себя за наивность — ну куда ей пить, законченному трудоголику и наркоману в завязке?..
Полотенца Хлоя не обнаруживает, поэтому на кухню спускается голой, мокрой, злой и с сигаретой в зубах.
Через три часа все еще зомби-Прайс допивает седьмой по счету кофе, докуривает двадцатую сигарету и доедает четвертый сэндвич. На рабочем столе в высоком стакане весело шипят три таблетки аспирина разом; рядом, заряжаясь, мягко вибрирует рабочий телефон. Звуки окружающего мира молотом бьют по голове Прайс.
— Я, блять, ненавижу эту ебаную жизнь, — говорит она вошедшему Джастину, залпом выпивая аспирин. — Почему я не сдохла вчера?
— Хлоя, звонят из приемной мистера Прескотта. Говорят — срочно, — перебивает ее он.
— Вот же блять, — отвечает Прайс, — гребаный Прескотт. Блять. — Она берет трубку. — Прайс.
— Это Нейтан, — раздается в трубке.
— Нейтан? Ты можешь так не орать? — Хлоя морщится.
— Я отправил запрос на доставку ещё два часа назад, но до сих пор не получил подтверждения, — резко говорит Прескотт-младший.
Хлоя пытается соображать, а сообразив, стонет Прескотту прямо в трубку, отчего тот покрывается мурашками.
Доставка.
За пафосом и идеальным миром ледяных выставочных залов и площадок скрывается еще один мирок, не такой сверкающий и глянцевый, скрытый от посторонних глаз тяжелыми дверьми, запертыми на ключ, состоящий из подвальных комнат, заполненных сквозняками и грязью, из аппаратных приборов и коробок электропередач, из огромных и пыльных складов, из ржавых лестниц и окурков. Мир, в котором есть другие люди — не такие, как Виктория или Тревор, а те, другие, чьими руками и была выстроена галерея.
Хлоя ненавидит технические этажи.
День доставки — самое мерзкое, что есть в мире искусства. В основном потому, что ночью приходится работать не покладая рук. Это только в фильмах картины и экспонаты привозят красивые и богатые машины с личными помощниками; на деле Хлоя сама нанимает ассистентов и грузчиков, тратит бешеные деньги на оценщиков и контролирует путь «начальная точка — машина — галерея — оценочная — сейфовая».
Сначала Джастин берет трех здоровенных амбалов и одного водителя, сажает их в грузовик, и они едут забирать экспонат из квартиры, дома, аэропорта, музея или любой другой точки, в которую они в состоянии доехать. Пока грузчики грузят важное приобретение в кузов, он собирает договоры, заполняет бумаги и ставит желтый штамп «опечатано». По прибытии их встречают Тревор и мистер Шердолье (стоит ли упоминать, что ночная работа оплачивается в два раза выше?). Экспонат относится в оценочную комнату, где в присутствии Хлои и Виктории Шердолье подтверждает, что прислан заявленный подлинник, никаких нареканий нет и можно относить в сейфовую, где картина, фотография, скульптура или любой другой предмет искусства будет храниться до начала выставки.
Сейфовых в галерее было две, чем Хлоя безмерно гордилась. В одной хранились нужные, но старые работы, другая была пуста и ждала первых экспонатов на «Эспанаду».
Иногда Джастину не нужно было ехать на точку — им сами привозили шедевры, а иногда он не успевал вернуться вовремя, и с десяток машин ожидали, пока Шердолье оценит одну работу и будет готов взяться за следующую.
— Прескотт, я тебя услышала, — говорит Хлоя. — Считай, что мы подтверждаем это прямо сейчас.
Прайс чувствует: Прескотт-младший недоволен таким обращением, и закатывает глаза. Виктория наверняка обхаживала Прескотта со всех сторон, чтобы заполучить круглую сумму. Что только не сделаешь ради выставки?
— Кстати, Нейтан, — добавляет она, — твои работы будут висеть в секции сразу напротив входа.
— В четвертой? — уточняет он.
— Нет. Вторая и третья. Они полностью твои.
Повисает тишина, в которой Хлоя отчетливо слышит, как Нейтан делает громкий вздох.
— Это шутка такая?
— Нет. — Прайс чувствует раздражение. — Можешь прийти и посмотреть на план.
— Это… — он замолкает на секунду, а потом собирается с мыслями: — замечательно. Думаю, это то, чего хотел мой отец.
— Твой отец? — Хлоя прижимает телефон ближе к уху. Она не ослышалась? — А чего же тогда хотел ты?
Если он сейчас ответит ей: «Первую секцию», то Хлоя пошлет его на хер, а на его место возьмет Кейт Марш.
Но Нейтан молчит, а затем говорит холодное: «Благодарю, до встречи» — и кладет трубку.
Хлоя откидывается на спинку кресла и хватает в руки карандаш. Ей нужно много времени, чтобы подумать.
*
Виктория приносит ей чашку кофе и садится в кресло напротив стола, элегантно закинув ногу на ногу; на свету блестят лаком красные ботильоны с кожаной отделкой. Хлое этот цвет режет глаза, но она лишь поджимает губы — сейчас не то время, когда стоит обращать на это внимание.
— Ты плохо спала, — говорит Чейз.
Ее светлые волосы поставлены гелем и подвязаны шарфом в тон бежевой помаде; на каждой руке по пластиковому цветному браслету, а с пышностью ее короткого платья сравнится только бал при Людовике XIV.
— Блять, да ты что, — огрызается Прайс.
Виктория молчит: губы в тонкую нить, хмурые брови и тусклые глаза выдают в ней скрытую нервозность.
— Что? — спрашивает Хлоя.
В галерее только она и Чейз, остальные отправились на обед. Сегодня они не работают для простых посетителей: после двух часов дня к ним приедут подписывать контракты несколько фотографов, к шести Брук принесет списки на аккредитацию СМИ, а в девять начнется доставка. Хлоя обедает в кабинете — и не потому, что заказная еда ей по нраву, у Прайс просто нет времени сходить куда-то. Каждый час на счету — она едва успевает закончить согласовывать меню на открытие выставки с шеф-поваром испанского ресторана. В качестве благодарности за рекламу тот прислал ей на пробу несколько порций — лично убедиться в качестве продукции. Поэтому Прайс в одной руке держит ложку с паэльей, а другой ставит галочки на следующем договоре аренды звукового оборудования.
Но молочный латте с двумя сиропами и пометкой «босс» делает ее день на одну миллиардную часть лучше, и сердце Хлои смягчается.
— Арт-центр выбил из меня душу, — жалуется Чейз.
Хлоя давится фасолью. Она никогда не слышала, чтобы Виктория жаловалась. За почти пять лет работы бок о бок она слышала что угодно: проклятия, истерики, ненависть к бездарным работам, но никогда — жалобы. Чейз, казалось, вообще не знает такого слова.
— Странно, что не выставка, — отвечает Хлоя, прокашлявшись.
— Я вчера переспала с Нейтаном, — выпаливает Виктория на одном дыхании.
— Охренеть, — в тон ей отвечает Прайс и машет вилкой. — Ну, охренеть, да. И?
— Я не знаю, зачем я это сделала.
— Ты так хочешь поговорить об этом?
— Это что, все, что ты скажешь? — Виктория удивленно поднимает брови. — Не будешь орать, что я сплю с подчиненными?
— Я не твоя мать, Виктория, — говорит Хлоя, старательно подбирая слова. — Мне все равно, что ты делаешь и с кем. Ты взрослая девочка.
— Но…
— Он не твой подчиненный, он просто один из тысячи тех, кто поместил сюда свои работы. Ну, в данном случае, он не только работы куда-то поместил…
Виктория улыбается, но глаза ее не приобретают прежнего блеска, а нервозность в движениях выдает ее с головой.