Выбрать главу

Они говорят еще час: Макс рассказывает о своем арт-центре, хвастается «Хассельбладом», показывает Хлое фотографии, делится частицами своей жизни; говорит о маленькой комнате на окраине города, о трудностях работы в журналах, называет сотни незнакомых Хлое имен и названий, достает фотоаппарат, хвастается новым объективом и — ВСПЫШКА — делает снимок Хлои. Прайс отшучивается, Макс смеется в ответ, а потом вдруг резко становится серьезной, набирает в грудь воздуха и выпаливает:

— Зачем ты поцеловала меня?

Вот же блять, думает Хлоя, зачем ты все портишь, чертова Колфилд?

Макс смотрит на нее, ожидая ответа.

— Тот парень, что был с тобой, — Хлоя пытается подобрать слова правильно, — он…

— Он друг, который в шестнадцатый раз за много лет знакомства сделал мне предложение встречаться, — быстро отвечает Макс. — Я отказала.

— Я видела, — хмыкает Прайс. — Правда, я сногсшибательна в поцелуях?

— Хлоя Прайс! — Макс краснеет до кончиков ушей. — Это было не из-за тебя!

— Да ну? А из-за чего тогда?

— Просто… Я… Он… — Макс задыхается в собственных словах.

Хлоя отмахивается от этого, как отмахиваются от назойливой мухи, беспрерывно жужжащей вокруг.

— Перестань оправдываться.

Макс замолкает.

— Мне все равно. — Прайс поправляет волосы, одергивает футболку и сдерживает дрожь в пальцах. — Мы были пьяны и давно не виделись. Просто забудь об этом.

— Но я не могу об этом забыть! Нельзя не видеть человека несколько лет, а потом просто взять и поцеловать его!

Хлоя уже где-то это слышала, она уверена в этом. Роется в памяти, выуживает фото-картинку: она и Рейчел у нее в кабинете. Нельзя пропасть на семь лет, а потом вернуться, ничего не объяснив. Хлою укалывает жалость к Макс, и она ругает себя за подобные слова; если так подумать, то чем она лучше Эмбер?

В выжженной солнцем пустыне внутри нее идет кислотный дождь; его вкус Хлоя чувствует у себя во рту.

Каждое действие будет иметь последствия.

Эмбер сломала ее саму, но Прайс настолько привыкла не думать о том, что внутри нее, что просто не придала этому значения. Именно это и спасло ее. Это и Брук, вовремя оказавшаяся рядом.

А что спасет Колфилд? Что успокоит бушующее море? Что послужит светом маяка для ее заблудших кораблей?

Но Хлоя не может взять на себя за это ответственность; она не спасательный круг, не прожектор в ночной темноте, не личный психиатр. Она просто человек, и все, что она может — это только сказать что-то утешающее, что-то вроде…

— Макс, прстзбйхр.

Да, именно это я и хотела сказать, ругает себя Хлоя. Молодец, мисс Прайс, Вы, как всегда, на высоте. А слова-то как подобрали — душевно, цепляюще…

— Что? — переспрашивает Макс.

Спасибо, Колфилд, что твоя тупизна не дает тебе осмыслить то, что я сказала.

— Я бы хотела видеть тебя чаще. — Макс не дожидается ответа Хлои. — Я бы хотела провести с тобой еще время, Хлоя. Если это… возможно. Если у тебя есть на это время. И желание.

Колфилд путается в словах, но Прайс знает, что каждое из них теперь для нее — на вес золота.

Нельзя позволить себе стать Рейчел Эмбер.

Каждое действие имеет причину.

Каждое действие имеет последствия.

Тонкая фигурка мисс Колфилд в летнем платье этой холодной осенью. Полевые цветы в больнице. Пьяный поцелуй в баре. «Я буду тебя очень ждать». Неужели каждое из этих действий имеет последствие?

Неужели она уже выстелила себе дорогу в пропасть?

Если однажды ты упустила возможность, а теперь она вдруг снова подворачивается, ты ей воспользуешься?..

Хлое пора возвращаться в галерею; она встает с кресла-мешка и вдруг чувствует острую боль в груди, выбивающую почву у нее из-под ног.

Она делает шаг назад, неловко машет руками в воздухе, ловит ртом воздух.

— Хлоя? Ты в порядке? — Макс берет ее руки в свои. — Ты вся ледяная.

Прайс тяжело дышит, но кивает.

Макс вызывается проводить ее до выхода, Хлоя не спорит — ей все еще трудно делать вдохи.

Уже у самого выхода Хлоя застывает; и если раньше она могла хотя бы дышать, то сейчас она не может ничего.

Она смотрит на единственную фотографию во всю картонную перегородку: ворох русых волос, мокрая майка, нитки-браслеты на запястье и закатное солнце — и не понимает, как она сразу не увидела.

Ее фотография, сделанная Макс много лет назад, носит название «Inception» и висит на самом видном месте.

Хлоя не может оторвать от самой себя взгляд.

У нее внутри вдребезги рассыпается серебряное зеркало, плавится под палящим солнцем и уходит под землю, оставляя за собой раскаленные дыры.

А потом на всю ненавистную ей пустыню обрушивается море.

Кажется, Макс сейчас спрашивает, нравится ли ей, и благодарит за теплые воспоминания.

Хлоя все еще стоит, не в силах даже просто пошевелиться, а потом, не раздумывая, наклоняется и целует Макс.

Снова.

И снова.

И снова.

И никаких искр между ними.

Никакого тока.

Электричества.

Бабочек в животе.

Только бесконечное бушующее море.

Комментарий к XII.

Спасибо всем, кто оставляет комментарии, жмет все кнопочки и читает!

Это очень важно для меня - волны вдохновения, что Вы мне дарите, не позволяют мне остановиться ни на секунду.

А, еще в моем word`е накопилась тьма пропущенных сцен. Среди них - отрывки прошлого каждого из команды Хлои, несколько зарисовок с Макс, пара слов о Рейчел и - о да! - одна NC-сцена.

Очень бы хотелось знать, стоит ли выкладывать их после эпилога отдельной главой? Буду рада услышать ваше мнение.

Люблю вас!

Инсайд.

========== XIII. ==========

Сколько б ни шёл ты, будет всё тоньше край,

здесь на двоих — только вера и пара слов.

Я не воюю на стороне добра —

но для тебя, быть может, сражусь со злом.

Хлоя разглядывает себя в зеркало, поправляет заправленную в джинсы рубашку и надевает черную шляпу-хомбург — последний, завершающий элемент образа.

Виктория стоит в дверях и подкрашивает губы нежно-розовой помадой. Сегодня она бросает вызов красоте окружающего мира — темно-серое платье в пол с открытой спиной, высокие шпильки, идеально уложенные волосы и нюдовый макияж; без яркой помады лицо Чейз смотрится моложе и невиннее.

— Брук, помоги с платьем. — Она подхватывает крошечную сумочку со столика. — Плохо застегнула.

— Не ной, — отвечает ей Скотт, наклоняясь, чтобы поправить крошечную застежку.

Если Хлоя сейчас — выдержанный Чикаго, то Брук — искрящийся Бродвей: блестящие подтяжки на белоснежную рубашку, прямые брюки со стрелками и ботинки с лаковыми носками; никакого планшета или ноутбука, сегодня Брук — не просто главный инженер, она такой же организатор выставки, как и все они.

Тревор и Джастин уже внизу, но Хлоя видела их мельком после того, как те сменили рабочие футболки на парадные костюмы в полоску. Правда, полоску Тревора Хлоя тут же назвала героиновой: главным элементом его костюма был розовый пиджак в ярко-зеленых ананасах.

Брук берет Хлою за руку и тянет за собой к лестнице.

На миг Прайс слепит свет софитов, направленный ей прямо в лицо, но потом она понимает: это не софиты, это вспышки камер, снимающих их со всех сторон. В самом низу лестницы, в оживленной и сумасшедшей толпе, Джастин и Тревор уже дают первые интервью — Прайс слышит их смех и громкие голоса, пытающиеся перекричать толпу.

Народ волнами прибывает; Хлоя знает, что жесткий фейс-контроль все равно не помог — по крайней мере, галерея потихоньку заполняется колоссальным количеством людей. Сколько из них стоят снаружи, ожидая звездных гостей, Прайс не знает.

— Пять тысяч человек, — шепчет ей Брук, словно прочитав мысли. — И это только снаружи.

— Не влезут, — говорит Хлоя, улыбаясь в камеру.

— У меня все влезет. — Брук приобнимает ее за талию.

Хлоя вздрагивает, но поддается; не отталкивать же Скотт перед всеми?